Последний присяжный
Шрифт:
Мисс Калли обожала юридический раздел — один из самых доходных в газете. Сделки, лишение должников права выкупа заложенного имущества, дела о разводах, о наследствах, объявления о банкротстве, слушания об отторжении имущества... Десятки совершаемых юридических актов в соответствии с законом требовали публикации объявлений в местной печати. Мы принимали все и неплохо на этом зарабатывали.
— Интересно, кому мистер Эверет Уэйнрайт оставил свое наследство? — бывало вдруг интересовалась она.
— Я даже не помню, что мы давали его некролог, — с полным ртом отвечал я. —
— Месяцев пять, может быть, шесть назад. Некролог был весьма скромным.
— Я работаю с тем, что дает семья. Вы его знали?
— Он много лет держал бакалейный магазин у железной дороги. — По ее интонации можно было догадаться, что мистера Эверета Уэйнрайта она не жаловала.
— Хороший был человек или не очень?
— У него существовало два прейскуранта цен: для белых и — подороже — для черных. На товарах никогда не было маркировки, и он был единственным, кто принимал только наличные. Белый покупатель мог крикнуть ему: «Мистер Уэйнрайт, скажите, сколько стоит банка сгущенного молока?» — он в ответ: «Тридцать восемь центов». А минуту спустя я спрашивала: «Простите, мистер Уэйнрайт, сколько стоит эта банка сгущенного молока?», и он рявкал: «Пятьдесят четыре цента». И делал это совершенно открыто. Ему было все равно.
Почти девять лет я слушал рассказы о старых временах. Порой мне казалось, что я знаю уже их все. Но собрание историй мисс Калли было бесконечным.
— Зачем же вы делали у него покупки?
— Это был единственный магазин, в котором мы могли покупать. Магазин мистера Монти Гриффита, за старым кинотеатром, был гораздо лучше, но туда нам разрешили ходить лишь двадцать лет тому назад.
— А раньше кто запрещал?
— Мистер Монти Гриффит. Его не интересовало, есть ли у вас деньги, просто он не желал видеть негров в своих владениях.
Она рассказала мне историю о негритянском парнишке. Как-то раз тот слонялся возле магазина, что очень не понравилось мистеру Уэйнрайту, хозяин выскочил и прогнал его, ударив метлой. С тех пор, чтобы отомстить, парень раза два в год непременно залезал в магазин и ни разу не был пойман. Он крал сигареты, конфеты и всегда ломал древки всех метел.
— Это правда, что он оставил все свои деньги методистской церкви? — спросила мисс Калли.
— Так говорят.
— И сколько?
— Около ста тысяч.
— Люди считают, что он хотел купить себе место в раю, — заметила она. Я давно уже научился не удивляться тому, что мисс Калли известны все слухи, имевшие хождение по ту сторону железной дороги. Многие ее приятельницы работали экономками в тамошних домах, а прислуга ведь знает все.
Не раз и не два мисс Калли подводила разговор к теме загробной жизни. Ее искренне беспокоило, что я так и не стал истинным христианином, а следовательно, «не спасусь» и «не обрету жизнь вечную». С ее точки зрения, моего крещения в младенчестве, коего я, разумеется, не помнил, было явно недостаточно. По достижении определенного возраста, «возраста ответственности», для того чтобы быть «спасенным» от вечных мук ада, человек должен проследовать через центральный проход церкви (какой именно — это был еще один предмет вечных
То, что я до сих пор не сделал этого, тяжким бременем лежало на душе мисс Калли. И, посетив семьдесят семь разных местных церквей, я вынужден был признать, что подавляющее большинство жителей округа Форд разделяли ее убеждения по этой части. С некоторыми вариациями. Церковь Христа представляла собой очень влиятельную общину. Члены ее придерживались того мнения, что им и только им суждена жизнь вечная на небесах. Все же прочие, с их точки зрения, исповедовали «сектантские доктрины». Верили они, как и последователи иных конфессий, что, обретя спасение, человек может в дальнейшем лишиться этой благодати из-за дурного поведения. А вот баптисты, самая распространенная в наших местах конгрегация, твердо веровали в то, что «однажды спасенный спасен навек».
Это, очевидно, было весьма удобным оправданием для некоторых баптистов-вероотступников, я знавал таких в городе. Так или иначе, для меня не все еще было потеряно. Мисс Калли страстно желала, чтобы я посещал церковь и читал Евангелие. Она была убеждена и регулярно молилась за это, что недалек тот день, когда Господь прострет длань свою и коснется ею моей души. Тогда я последую за Ним, и мы с ней будем рядышком коротать вечность.
Мисс Калли искренне жила в ожидании того дня, когда душа ее «возвратится Домой, в рай».
— В это воскресенье преподобный Смолл будет причащать, — мягко сказала она. Она каждую неделю приглашала меня пойти с ней в церковь. Но преподобный Смолл с его длиннющими проповедями был не для меня.
— Спасибо, но в это воскресенье я продолжу свои церковные изыскания, — ответил я.
— С Богом. И куда вы направитесь?
— В Первобаптистскую церковь Маранаты.
— Никогда о такой не слыхала.
— Я нашел ее в телефонной книге.
— И где она находится?
— Где-то в Дьюмасе, кажется.
— Черная или белая?
— Не знаю точно.
Номер семьдесят восьмой в моем списке, Первобаптистская церковь Маранаты, являла собой маленький драгоценный камешек, притаившийся у подножия горы возле небольшой речушки, под сенью купы болотных дубов, которым наверняка сравнялось не меньше двух сотен лет. Это было небольшое строение с белыми стенами, узкое и длинное, с остроконечной крышей, крытой жестью, и красной колокольней, такой высокой, что верхушка ее терялась в кронах дубов. Главная дверь была приветливо распахнута, словно бы зазывая всякого зайти помолиться. На краеугольном камне высечена дата: 1813 год.
Я привычно проскользнул на место в заднем ряду и оказался рядом с хорошо одетым джентльменом, который производил впечатление ровесника церкви. Кроме него, я насчитал еще пятьдесят шесть прихожан. Окна были широко открыты, и, просквозив через кроны дубов, в зал проникал свежий умиротворяющий ветерок. Полтора века люди собирались в этом доме, садились на те же самые скамьи и молились тому же Богу. Хор, состоявший из восьми человек, пел благостный гимн, под его звуки я словно бы перенесся в прошлый век.