Последний ранг
Шрифт:
Когда я поставил её на пол, она подняла на меня свои пронзительные голубые глаза и подала смятый обрывок бумаги, который до этого сжимала в кулаке.
Развернув листок, я увидел на нём часть рисунка.
Чёрный круг, закрашенный карандашом, а на нём — два человека, и на том, что справа — чёткая красная черта, а рядом красная клякса.
— И это всё? — Я вскинул брови. — Из-за этого столько истерики? С чего ты вообще взяла, что справа — это я? Может, это мой противник?
Губы Эсфирь задрожали.
— Кто из нас пророк? — прошептала
Она разрыдалась и прижалась ко мне.
Я погладил её по голове, а сам опять покосился на рисунок. Возникло нехорошее предчувствие. И то, что Эсфирь ещё ни разу не ошибалась — тоже сделало своё дело: я задумался.
Своего противника в поединке меня учили всегда уважать и изучать досконально. А недооценивать его — самая большая ошибка воина.
«Кто хочет воевать, должен сначала подсчитать цену, — говорил мне когда-то мой оруженосец Бонце. — А великий воин сражается либо на своих условиях, либо не сражается вообще».
А ещё он говорил, что военные планы всегда должны быть темны и непроницаемы, как ночь, но когда ты начинаешь действовать, то будь похож на удар молнии.
Я отдал рисунок обратно Эсфирь, и она тут же смяла его в маленьком кулаке.
— Не хочу на него смотреть. Возможно, я вообще ошиблась.
— Лучше нарисуй что-нибудь другое, — посоветовал я.
— Некромантку! — Эсфирь понеслась в ванную, схватила альбом с карандашами и расположилась в кресле.
— Вообще-то, я не её имел в виду… — вздохнул я, предчувствуя опять какую-нибудь хрень с отрубанием части моего тела. — Но если тебя это успокоит, то ладно.
Эсфирь меня уже не слушала.
Она старательно выводила что-то зелёным карандашом на бумаге, хотя я понимал, что так она просто избегает тревоги насчёт меня и Чёрной арены. С её характером и даром она просто не найдёт себе места, так что пусть лучше рисует некромантку.
Ну а я решил, что пора бы снова обратиться к исследованиям Басова и его сложному шифру.
Правда, уже через несколько минут ко мне подошла Эсфирь и сунула под нос ещё один листок из альбома. Там был нарисован топор. Просто топор. Тот самый, который был у Виринеи, хотя Эсфирь никогда его раньше не видела.
— И что это? — нахмурился я.
— Топор, очевидно, — сообщила Эсфирь.
— И что я должен с ним делать?
— Ты — ничего. А вот она пусть его нигде не забывает.
Я уставился на Эсфирь, а та уже забыла про свой рисунок. Всё её внимание переключилось на документы из чёрной папки, которые я сейчас изучал.
Она ухватила пальцами край бумаг и потянула на себя.
— Можно посмотреть?
— Ты ещё маленькая. — Я выдернул бумаги из её цепких детских пальцев.
— Ну можно? Ну пожа-а-алуйста. — Она опять аккуратно взялась за край документов и потянула на себя. — Хоть одним глазочком гляну, а? Ну чего ты такой жадный? Ты уже неделю в них копаешься и ничего не понимаешь. Вдруг я пойму?
— Думаешь, я глупее тебя?
— Ну… у всех свои недостатки.
Я
Всё равно хуже не будет, ведь то, что можно было прочитать в этих бумагах, я уже прочитал. Остальное было зашифровано.
Эсфирь уселась в кресло, поправила круглые очки на носу, взяла карандаш в зубы (на этот раз синий) и погрузилась в чтение.
Оставшиеся дни до субботы я посвятил тренировкам магии Пути Динамис.
Да, я был паршивым гладиатором, но старался исправить этот недостаток. В моём расписании были теперь только занятия у Лавра, и я в который раз убедился, что големы не так просты, как мне казалось раньше.
Они все — разные, и у каждого свой характер.
Что же до Лавра, то во время каждого нашего боя на Зелёной арене он постоянно анализировал мои умения.
Поначалу у него был один и тот же вердикт:
— Ты не можешь подчинить себе тело до конца. Оно не поспевает за твоими знаниями боя. Учись контролю тела! Ну сколько можно тебе говорить, студент Бринер! Учись!
И я учился.
Каждый вечер в своей комнате садился в позу медитации сидарха, использовал разные асаны и брал под контроль каждую мышцу.
Дыхание.
Гармония силы.
Баланс духа и тела.
Эсфирь сидела в кресле и изучала документы из папки, а порой пронзительно смотрела на меня, грызя свой синий карандаш. О своём рисунке насчёт моего поединка она больше ни разу не говорила, а порой компанию ей составлял Абубакар. Правда, совсем ненадолго. Он прилетал подпитаться от меня эфиром, Эсфирь его обнимала и проверяла, говорит ли он «ура» вместо «йопт», после чего они о чём-то шушукались, как заговорщики, а потом разведчик отправлялся следить за Объектом.
Тот вёл себя спокойно.
Он всё время тренировался.
По сути, мы сменяли друг друга на Зелёной арене. То он проводил тренировки со своим Клавдием, то я — с Лавром. Иногда мне казалось, что оба голема недолюбливают друг друга, хотя это было странным. Всё же они не были людьми.
Вся Академия замерла в ожидании.
И на каждой моей тренировке я замечал всё больше зрителей. Сначала это были студенты только из моей группы, даже Корней Жаров с дружком отметились пару раз. Потом начали приходить из других групп и отделений, а потом — и вовсе, со старших курсов.
— Бринер! Дай жару! — вскидывал руки Павел Гауз: он чаще всех был на моих тренировках и старался поддержать.
Хотя однажды откровенно назвал меня психом и сказал, что не стоило мне соглашаться на поединок со Стрелецким.
Порой приходила и его сестра Алла.
Она приносила для меня воду и полотенце, хотя всё это имелось в раздевалке Зелёной арены.
Но девушка каждый раз подходила ко мне на передышке и лично промокала мой потный лоб полотенцем. Её брат опять напрягался, видя её знаки внимания, хотя никаких претензий мне не предъявлял — пока было не за что.