Последний рассвет

Маринина Александра

– Да, – кивнул Сташис. – Я в курсе, мне объяснили уже.

– Ну вот, – продолжала Карина. – Он настойчиво и упорно искал камни, покупал их, ждал, когда соберется нужное для такой работы количество. Но о том, что подбор камней закончен и он приступил к работе, Лёня мне не сказал.

– А это удивительно, что он не сказал? Или это нормально?

– Когда как, – в голосе женщины проступили нотки нескрываемой горечи. – Если у него в данный момент не было серьезного романа, то он, безусловно, говорил мне обо всем, что связано с работой. Я ведь дочь ювелира, поэтому хорошо понимала все, о чем Лёня рассказывал, хотя профессия у меня совсем другая, я экономист. Но я росла рядом с папой и его учениками, поэтому в ювелирке неплохо разбираюсь. А вот если у него

был разгар нового романа, то мог и не сказать, потому что все внимание его в такие моменты устремлено на совсем другую женщину.

Значит, у Курмышова был какой-то серьезный роман, причем роман длительный, потому что подбор камней был давно закончен, а про ожерелье Леонид Константинович Карине до самой своей смерти так и не сказал. Надо искать эту даму.

– Скажите, Карина, неужели позиция эксперта по изделиям конкретного автора столь уникальна? Как-то трудно поверить, что из-за поступка Курмышова сильно пострадал Сотников.

– Да, как правило, по каждому конкретному автору действительно авторитетных экспертов человека по три по всем мире, – ответила Горбатовская. – Алексей Юрьевич получил искусствоведческое образование, его хорошо знали и признавали его заслуги в Академии художеств, дали ему звание народного художника СССР, и это позволило ему получить сертификат эксперта международного уровня. Алексея Юрьевича признавали все крупнейшие аукционные дома. И с разглашением секретов Дома Сотникова все это рухнуло.

Ну надо же! Прямо тайны мадридского двора какие-то! Сташис никогда не думал, что в ювелирном деле все так серьезно.

– Интересно, что это за секреты такие? – спросил он. – Можете рассказать? Мне просто любопытно, я никогда о таком не слышал.

Карина грустно усмехнулась.

– Да конечно, теперь это уже ни для кого не секрет. Во-первых, состав эмалей, он индивидуален для каждого мастера. Во-вторых, наличие секретной метки в секретном месте. Например, если это кольцо, то такое место может быть под камнем. Если в изделии Сотниковых есть замочек, то надо выкрутить миниатюрный шурупчик, на котором выгравирована определенная буква, видно ее только под очень мощной лупой. Для каждого вида изделий было свое место, где стояла такая метка. И третье: если изделие было из нескольких предметов, например, парюра, то есть гарнитур, выполненный в едином стиле, или полупарюра, то каждый предмет имел свою метку, и все вместе эти метки складывались или в определенный образ, или несли определенный смысл. Если образа или смысла не получалось, можно было с уверенностью говорить о том, что это подделка. Даже если кому-то и удавалось найти то секретное место, где должна стоять метка, то саму метку подделать было практически невозможно, если не знать секретный кодекс.

Н-да, все еще сложнее, чем думал Антон… Так, может быть, убийство Курмышова – затея обиженного Сотникова? Тоже, конечно, времени прошло немало, но, бывает, идея зреет годами и ждет удобного момента, чтобы воплотиться в реальность. Сам-то Сотников ни слова об этом не проронил. Про конфликт с Цырковым рассказал, а вот про свой конфликт с убитым умолчал.

– И как Сотников отреагировал на поступок Курмышова? Не собирался ли отомстить? Может быть, высказывался в этом смысле?

На красивом лице Карины Горбатовской отразилось изумление.

– Кто собрался отомстить? Алексей Юрьевич? Да вы что! Я его с детства знаю, девчонкой даже была в него тайно влюблена, лет эдак в четырнадцать-пятнадцать он мне казался небожителем: такой образованный, такой эстет, так много знает, ведь ему по наследству перешла огромная библиотека Сотниковых – единственное, что уцелело при национализации, когда Дом Сотникова забрали большевики. У Алексея Юрьевича осталось множество антикварных изданий восемнадцатого и девятнадцатого веков.

– И куда потом делась ваша влюбленность?

– А потом я повзрослела, – ответила Карина почти весело, – и поняла, что Алексей Юрьевич – герой не моего романа. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу с уверенностью: на месть он не способен. У Алексея Юрьевича много недостатков, это правда, он

очень критично относится к людям, даже к тем, с кем дружит и кого вроде бы любит. Хотя порой мне кажется, что он вообще не любит никого. И очень зол на язык, надо признать. Например, Лёню Сотников считал личностью, лишенной творческого потенциала, ценил его технику, но как художника и творца не воспринимал. И открыто говорил об этом при мне и папе, не стеснялся. Правда, надо отдать ему должное: никому, кроме меня и папы, он о Лёне плохого не говорит. Он вообще человек воспитанный, всем нравится, для всех приятный. – Карина снова усмехнулась. – Наверное, хочет производить хорошее впечатление. Только вот позволяет себе за глаза довольно злые высказывания. Но именно за глаза. В лицо – никогда и никому ни одного злого слова. Ну что ж, каждый человек неоднозначен, нет людей, нарисованных одной краской. Все равно мне было обидно, потому что ведь Лёня был по-настоящему талантлив. Но при всем этом Алексей Юрьевич человек безусловно благородный, человек широкой души.

Ну да, широкой души… И очень острого и недоброго языка, судя по всему.

– И что это значит, если попроще? В чем выражается широта души Сотникова?

– Он простил Лёню, – просто ответила Карина. – Хоть Лёня в это и не верил никогда, ему казалось, что то, что он сделал, прощено быть не может. Но Лёня ведь по себе мерил, как и все мы. Он сам не простил бы. Вот Виктора Волько он и не простил. А Алексей Юрьевич… Нет, нет и нет.

Она рассказывала о Сотникове долго и подробно, а Антон одновременно анализировал то, что слышал, и наблюдал за ней. Нет, определенно она не раздавлена горем. И в то же время горюет. Черт знает что! Любящие женщины, по его представлениям, должны бы вести себя как-то иначе. А эта… Или все-таки не на Сотникове сосредоточить внимание, а именно на ней, на этой красивой одинокой женщине, отдавшей непутевому любовнику около десяти лет своей юности и молодости и так и не создавшей с ним семью и не родившей ребенка?

Да, но если верить Карине, то с таким характером, как у Алексея Юрьевича Сотникова, месть вряд ли может иметь место. Убийство из мести демонстративно, иначе оно теряет смысл. Человек, который умеет сдерживаться, скрывать свои мысли и чувства, вести себя определенным образом, чтобы производить определенное впечатление, либо не станет мстить вообще, либо сделает это не так открыто и демонстративно. И, уж во всяком случае, не будет оставлять на трупе улики, недвусмысленно свидетельствующие о том, что убийство совершено по мотивам, связанным с ювелирной профессией. Алексей Сотников слишком умен для того, чтобы совершать столь глупые и неосмотрительные поступки.

Или все-таки Волько? Господи, то ни одного подозреваемого, то сразу трое!

– А что Леонид Константинович собирался делать с этим ожерельем, когда он его закончит? – поинтересовался Антон. – Как он собирался предъявлять его Виктору Волько? Дарить? Послать по почте? Или что?

– Знаете, я тоже спрашивала Лёню об этом, но он только отмахивался и отвечал: не буду я сейчас об этом думать, сейчас первоочередная задача – собрать ожерелье, найти камни, подходящие по размеру, цвету и оттенкам, а уж когда оно будет готово, я придумаю, что с ним делать. И еще я не понимала, почему именно женское украшение, ведь разумнее предъявить или подарить мужчине что-нибудь мужское, например, портсигар или шкатулку для хранения часов и украшений типа запонок и булавок для галстука. Но Лёня предпринял несколько попыток под моим давлением придумать мужскую вещь и быстро отказался от них.

– Почему?

– Он говорил: «Я так вижу, мне нужны плавные линии». Лёня вообще поклонник ар-нуво, а мужские вещи – это прямые углы, квадраты и прямоугольники, они не вписываются в его концепцию. Творческая личность, что вы хотите. Он так видит. И ничего другого у него не получается.

Антон посмотрел на часы: немало, ох, немало времени провел он в доме Карины Горбатовской. И обо всем вроде бы спросил. Обо всем, кроме одного: что она на самом деле испытывает? А не поняв этого, невозможно исключать ее из списка подозреваемых.