Последний рассвет
Шрифт:
– Я заеду к тебе сейчас, – быстро проговорила Вероника, одной рукой держа телефон возле уха, другой застегивая молнию на сапоге. – Встану во дворе, вынесешь мне ожерелье. Другого времени у меня сегодня не будет, а вещь нужно вернуть. Дорога займет минут сорок – сорок пять, посматривай в окно, я встану так, чтобы ты могла меня увидеть.
– Ожерелье нужно было вернуть обязательно в среду, – объясняла Нитецкая, – потому что Лёня сильно нервничал, ведь изделие очень дорогое, а он отдал его ни за понюх табаку в чужие руки, причем даже не знает, кому именно, и расписку никакую не брал, все под честное слово. Когда я подъехала, Евгения спустилась и отдала мне коробочку с ожерельем. Я сразу же отвезла его Лёне и
– Значит, те фотографии, которые вы мне показывали в прошлый раз, вы получили от Панкрашиной не утром в день убийства? – усмехнулся Антон. – Обманули, выходит?
– Обманула. – Нитецкая глянула на него с пьяной дерзостью. – Я эти фотографии получила на несколько дней раньше, когда Евгения сказала мне про прием.
– Ну да, – кивнул Сташис. – Я заметил в прошлый раз, что вы как-то нервничали, отвечая на вопросы о Панкрашиной. Вы ведь рассказали нам правду, если я правильно понял. И все время мучился вопросом: отчего вы так нервничали? У вас даже руки дрожали. Это было странно: человек говорит чистую правду, а так волнуется.
– Я судорожно размышляла, рассказать про ожерелье и про Лёню или не надо. Так ничего и не решила. Поэтому и нервничала, вернее, отвлекалась мысленно все время, потому что трудно сосредоточиться одновременно и на ответах на ваши вопросы, и на собственных размышлениях.
Антон подумал, что это верно, именно использование этой особенности человеческого мозга помогло ему когда-то выжить, похоронив всю свою большую семью. А ему самому – двойка с минусом. Ведь он видел, как покачивалась Нитецкая, переминаясь с ноги на ногу, а это, как гласили умные книги, является признаком того, что человек колеблется и не может принять решение: поступить так, как подсказывает интуиция, или прислушаться к голосу разума. Видел, но не задумался над причинами. Проморгал, одним словом.
«И что мы имеем в итоге?» – думал он, распрощавшись с Нитецкой и дозваниваясь до человека, которому собирался передать ключи от машины Вероники Валерьевны: обещания надо выполнять.
С ожерельем разобрались, оно существовало в единственном экземпляре и не было украдено во время убийства, а вот тайну смерти Евгении Панкрашиной так и не раскрыли. Как-то странно все складывается в этом деле: вроде человек говорит правду, то есть ничего не выдумывает, пересказывает в точности все, как было, а что-то смущает… И потом оказывается, что смущало не зря. Почему-то вдруг вспомнилась Светлана Дорожкина. Тоже ведь установлено, что она говорила чистую правду, ничего не выдумала, и сегодняшний рассказ Нитецкой лишний раз это подтвердил. Но что-то было не так… Не такие взгляды, не такие жесты, не та интонация. Ну, с Нитецкой стало понятно: она обладала информацией и не понимала, нужно ею делиться или нет. А Светлана Дорожкина? Что такого она могла знать, что заставляло ее, говоря чистую правду, отвлекаться и думать об этом?
Дома царила необычная для воскресного вечера тишина. Как правило, дети, несмотря на строгий надзор няни, по пятницам и субботам куролесили допоздна, на следующий день отсыпались, и в воскресенье уложить их вовремя бывало весьма проблематичным. Едва переступив порог квартиры, Антон подумал было, что дома никого нет, но тут же уловил едва слышный звук шагов Эли, которая появилась в прихожей, прижимая палец к губам. Антон молча кивнул, разделся и на цыпочках прошел следом за няней на кухню.
– Это как же вам удалось их так укатать? – осведомился он. – Еще девяти нет, а дети спят. Чудеса!
– Я возила их за город, в один пансионат, где сегодня устраивали большой детский праздник. Множество развлечений для всех возрастных групп, начиная от трех-четырех лет и до подростков. Но самое главное, – Эля хитро улыбнулась, – я заранее узнала программу и поняла, что там предполагаются
– Спасибо вам, Эля. Не представляю, что я буду без вас делать.
Ее лицо помрачнело.
– Не надо снова об этом, пожалуйста. Все решено. И это только вопрос времени.
– Да, времени… – печально повторил следом за ней Антон. – Вы знаете, что мне посоветовал ваш Трущёв?
– Он посоветовал найти жену, – ответила Эля. – Он мне рассказывал.
– И где я должен ее искать? Может, вы подскажете? Вот один знаток жизненных проблем, например, у меня на службе советует поискать хорошую одинокую женщину среди учителей или врачей-педиатров. Омерзительное ощущение, как будто решил завести собаку или кошку и придирчиво выбираешь породу: у этой капризный характер, эта слишком крупная, от этой много шерсти… Но ваш Трущёв уверен, что мне так или иначе придется принести себя в жертву обстоятельствам, которые сложились не по моей вине. Просто они так сложились. И без жертв выхода не найти. Вы тоже так считаете?
Эля сидела, опустив голову. Антон понимал, что разговор ей неприятен, ведь она сама несколько лет назад пришла к нему и предложила безвозмездную помощь, и он эту помощь принял, но ни она, ни он не подумали: а что будет дальше? Антон был в страшном горе, потеряв жену, Эля была в ужасе оттого, что ее муж, затеяв на улице пьяную стрельбу, смертельно ранил молодую женщину, мать двоих маленьких детей. Она немедленно подала на развод и пришла к овдовевшему по вине ее мужа Антону Сташису с просьбой принять ее посильную помощь. Оба они были не в том эмоциональном состоянии, чтобы думать о будущем. Когда на тебя сваливается горе, обычно в голову не приходит простая мысль о том, что когда-нибудь острая боль притупится и начнется другая жизнь, в которой будут другие люди, другие мысли и другие чувства. Кажется, что так теперь будет всегда. И любые слова о том, что когда-нибудь все будет совсем иначе, звучат кощунственно.
А потом оказывается…
– Мне ведь тоже придется принести определенную жертву, – проговорила Эля, подняв глаза на Антона. – Я предложила вам помощь, более того, я просила, я умоляла вас принять ее, потому что вы отказывались и не хотели, чтобы я работала бесплатно. Мне удалось вас уговорить. А теперь получается, что я вас предала. Обманула. Бросила на произвол судьбы. И стою перед дилеммой: остаться хорошей для вас, остаться порядочной и верной, но отказаться от любви, от семьи и возможности родить ребенка, или жить с любимым мужем, растить собственных детей и всю жизнь, до самой смерти, чувствовать себя подлой предательницей, пообещавшей помощь и не сдержавшей слова, бросившей вас в трудную минуту. Думаете, мне легко делать этот выбор?
– Но вы его сделали, – заметил Антон.
– Да, – кивнула няня. – Я его сделала. Но не думайте, что мне это было легко. Всю оставшуюся жизнь я буду чувствовать себя виноватой перед вами. И это здорово отравит мне существование. Простите меня, Антон, я старше вас и давно уже поняла, что жить, ничем не жертвуя, невозможно. Не получается. Весь мир устроен равновесно, об этом еще Ломоносов писал, помните? Ежели где чего убавится, так в другом месте непременно прибавится. А так, чтобы прибавлялось и здесь, и там и нигде не убавлялось, не бывает. Это ведь не только закон сохранения вещества. Это закон жизни. И нам приходится его принимать и с ним считаться. Все проблемы у людей начинаются именно тогда, когда они не хотят приносить жертвы. Они хотят, чтобы только прибавлялось, но ни в коем случае не убавлялось. А таких решений не бывает.