Последний рассвет
Шрифт:
Шуинсай и Лао, настроившись на серьёзное дело, спустились по лестнице, и вышли из недорогой приморской ночлежки.
— Думаешь, клюнет? — беспокоился Шуинсай. — Даже Кендзо не стал бы так рисковать.
— Ирё? Ха-ха! Да я знаю этого говнюка ещё по Ампаруа! — рассмеялся Лао. — Спесив и вспыльчив, что бык. Помнишь, ещё до того, как он подался на вольные хлеба, в наймиты, вся деревня боялась его задирать? А теперь тем более — важным стал, торгаш гнилыми овощами…
Ирё был старше братьев Зотайдо, и хотя приходился сыном досина, всего лишь дзи-самурая, держался заносчиво, лелея мечту выбиться в «большие люди». После похищения священной
«Только злодеи и чародеи могут быть христианами» — сказал когда-то на совете бакуфу сёгун Ёсисада Хадзиме в присутствии братьев Зотайдо, и только христиане способны нарушить мир и спокойствие в Святилище Исэ-дзингу, где никогда не бывает траура — даже по усопшему императору дочь его, жрица, не имеет права грустить.
— Не проще ли было бы всем нам сразу войти в изакая и выбить у жуликов местонахождение их главаря? — молодой и самонадеянный, Йиро недооценивал осторожность старших, и, конечно, получил по больной руке от Монтаро:
— Зря сэнсэй Лао не стал бы ничего пояснять.
— Верно, наблюдаем, — согласился Маса, следя за входом с парой красных фонарей.
В харчевне, пропахшей рыбой, подогретым саке, варёным рисом и жареным пряным мясом, собралось не меньше дюжины наёмников-ронинов. Они все без исключения носили лёгкий кожаный доспех поверх утеплённого многослойного кимоно, любому не составило бы труда отличить их от работяг и торгашей, заглянувших попить в дружеской компании.
Появившись внутри просторного помещения, Шуинсай и Лао сразу привлекли к себе внимательные взгляды. За длинным низким столом, за которым на циновках посетители, большей частью бандиты и наёмники, ожидали обильный обед, расположился и смуглый человек в пёстром колпаке. Взор его маленьких маслянистых глаз задержался на плавном изгибе талии симпатичной молоденькой разносчицы, которая, обнажив ровный ряд белых, как жемчуг, зубов, изящно держала кувшин для саке. Основание кувшина было завёрнуто в красную парчу, а кадка, из которой вторая девушка-разносчица накладывала рис для гостей заведения Ирё — укутана в яркое полотенце, сшитое из отдельных маленьких кусочков муслина с пурпурными цветами. По обычаю таких заведений, блюдо риса было подано как угощение только что вошедшим «крестьянам» — Лао и Шуинсаю, девушка стояла рядом, ожидала их заказа.
С видом рассерженного клиента, недовольного качеством еды, Лао демонстративно плюнул на пол возле крайнего от него самурая, и сказал:
— Хозяина мне сюда, живо! Прикончу вора!
Харчевня погрузилась в мёртвую тишину, в ней кто-то закашлялся, кто-то сглотнул. Несколько секунд за столами молчали, удивлённо переглядываясь.
— Кто ты таков, чтобы разевать тут свой поганый рот? — раздался возглас из-за длинного стола. — Жизнью поплатишься, глупец!
Одни встали, схватившись за катаны,
— От рождения дурень, наверное… не трогай его, Мито-хан, — заключил он, и сел, отвернувшись к соседу.
Мито, плечистый, мощный воин с квадратным подбородком и высоким лбом, усмехнулся, отпив поданный суп из глиняной чашки. Взмахом руки усадил разгорячившихся сотрапезников, у которых на лицах стали появляться снисходительные улыбки.
Как ни бычился, как ни топорщил усы, никто не боялся Лао, да хуже того — сочли за лишённого ума! Хохотали не только наймиты Ирё, посмеивались и крестьяне. Никогда ещё суровый Лао не находился в столь мерзком и позорном положении.
— Спокойно, Кибиши, спокойно, — промолвил Шуинсай, улыбаясь украдкой.
Лицо старшего Зотайдо покраснело от злости, казалось, опухло от прилившей к щекам крови. Набухли веки, широко раздулись ноздри, оттопырились губы. В его низком утробном голосе чувствовалась досада:
— Вы — мертвецы!
Лао вскочил и выхватил нож. Харчевня огласилась криками испуга, отчаяния и невыносимой боли. Из неё выбежали обе разносчицы, ринулись вон крестьяне. Некоторых наёмников Лао оставил в живых, и не тронул Шуинсай.
Дагу, так звали старосту, потеряв колпак, в ужасе выскочил из окна, свалился на дорогу, как выброшенный мешок с испорченным содержимым, и, сиганув в проулок, быстро обежал хозяйственные постройки, направляясь прямиком в кипарисовую рощу. По бокам его, с испуганными глазами, сверкая обнажёнными катанами, неслись без оглядки трое наёмников.
— Кто они такие? — пробормотал Дагу, запыхавшись. — Откуда и зачем в Токонамэ?
— Господин Ирё рассердится…
Четверо двигались по тропе настолько стремительно, что слёзы на ресницах превратились в сосульки.
В лесу у озерка, взявшегося грубым льдом вокруг чёрно-бурых валунов, взбиравшихся лесенкой на крутой горный склон, стоял небольшой, но красивый, в иноземном «готическом стиле», каменный дом, обнесённый высокой бамбуковой изгородью. Увидев бледного, испуганного до смерти Дагу, охранники расступились. Алые закатные облака бросали призрачные тени на их тёмные фигуры.
— Ну, и зачем ты убил моих людей, Лао Зотайдо? Свалился, как обезьяна с дерева.
В европейской одежде уроженец Канто выглядел комично, но Ирё чихать хотел на мнение о нём этих двоих аборигенов. Трое земляков сидели в том самом заведении, спешно отмытом от японо-христианской крови нежными девичьими руками.
— Дык, это… Окуня на креветок ловят. — Лао тоже умел беседовать поговорками.
— Ишь ты! — Ирё отпил саке. — Слепые не опасаются змей?
— Не умничай, давай! — шевельнул усами Лао. — Мне проще было тебя сюда вызвать, чем разыскивать непонятно где. А твоим бандитам следовало вести себя вежливо.
— Ладно, не горячись, Кибиши. Наши отцы никогда не враждовали, и нам не пристало. Так значит, хочешь спрятать у меня что-то, а что — не говоришь? Поручишь собаке закуску сторожить? А какой интерес мне ввязываться? Если победит Тода, я ничего не теряю, если Ода — остаюсь при своём. А если узнают, что я тебе помог — головы лишусь, но прежде мне кишки вынут и на моих глазах зажарят.