Последний рассвет
Шрифт:
Суа, наклонив голову, ступила в хижину вместе с белым паром, казалось исходившим от её раскрасневшегося лица. Она тоже принимала ванну и осталась довольна: ничто так не расслабляло гнетомую заботами душу и натруженное тело, как отдых в огромном чане с горячей водой. С точностью чувственных натур Шиничиро уловил настроение девушки и расслабился, но, глядя на него, она вдруг нахмурилась и резким кивком позвала.
Из-под шкур возле пылавшего жаром очага Генбо достал рисовые колобки, завёрнутые в сушёные морские водоросли, и кучу разнообразной закуски из рыбы и мяса.
— Вино, — приказала Суа,
— Возьми бива, — напомнил Генбо вослед Шини. — У леди хорошее настроение.
Глубоко вздохнув, Шиничиро принял из рук толстяка кувшин и закуски.
— Куда делись твои бахвальство и наглость? — спросила она, встретив парня довольным взглядом.
— Что? — глухо уточнил Шиничиро, изучая девушку пристально и недоверчиво.
— Ничего, садись, — махнула она рукой.
Длинная свеча, оплывающая каскадом воска, стояла в деревянной ёмкости с водой на старой подставке в форме дракона, изогнувшего тело. Жёлто-рыжий маленький огонёк горел медленно, не колышась, освещая мягким нежно-жёлтым светом фигурку из слоновой кости — пузатого Хотэя, вечно довольного и отдыхающего в любимой позе, на боку.
— Чего изволите, Окугата-сама? — прибегнув к подобострастной учтивости, Шиничиро ощутил холод под ложечкой: Суа не терпела угодливости, и только лень, навеянная магией горячей воды, остановила её гнев.
Оставшись в одном жемчужно-белом юката, широком и пышном, точно облако, долгим глотком она отпила вина прямо из кувшина. Сузившиеся красивые глаза залились золотистым блеском.
— Почему не ешь, не пьёшь, мальчик? — спросила она, придвинувшись. — Догадываешься, что твой отец задолжал?
— Мне всё равно! — с наигранным равнодушием произнёс парень, отвернувшись.
Сидя рядом с нею на циновке, он испытал жгучее волнение. Тело начало трясти мелкой дрожью, желудок норовил завязаться в узел, словно от голода.
— Не имеешь прав распоряжаться мной, — дерзко добавил он.
Поднеся руку к его гладкому подбородку, тыльной стороной ладони девушка погладила парня по щеке, затем пальцами медленно повернула к себе. В его глазах вспыхнули выдающие волнение искорки.
— Ты что, не желаешь доставить своей госпоже удовольствие? — спросила она кротко. Лицо её, мягко тронутое светом свечи, порозовело, выдав забурлившее чувство. — Поешь и попей, станет легче.
— Воин северного додзё не дешёвка какая-нибудь! — резко ответил парень. — Не служит за плотское удовольствие, пусть и сама принцесса выбирает его!
Проглотив рисовый колобок, Суа встала рывком — так, что пламя свечи дрогнуло, испуганное, и Шиничиро съёжился, втянув голову в плечи. Закрыв дверь на затвор, подбросила в очаг сухих дров. Огонь с треском поедал ароматные кипарисовые дрова, в комнате стало жарко, несмотря на приоткрытое окошко.
— Играй! — приказала она царственным тоном, суровым, не допускающим противоречия. Скрывшись за фусума у противоположной стены, зашуршала одеждой.
Неуверенно потянув за кожаный шнур на левом плече, Шиничиро достал бива из футляра.
— Пой, мальчик, — добавила она. И что-то подсказало
Мелодия, которую Шиничиро заиграл на бива, разбередила бы душу любого чёрствого самурая, любого искушённого музыкой аристократа. Закрыв глаза, он запел — звонким задрожавшим голосом, но это лишь придало исполнению больше чувства. Он играл и пел, и у него самого возникло такое ощущение гармонии, что слушающий не смог бы не разделить того, что испытывал парень.
Закончив музицировать, он ощутил в тёплом воздухе комнаты тончайший, едва уловимый запах цветков сакуры, с оттенком аромата спелой сливы.
— Госпожа нравится тебе? — спросила она голосом тихим, увещевающим. — Что ты сделаешь для неё?
— Ты… вы — великолепны! — едва ответил Шиничиро, отложив бива.
Она стояла обнажённая, расправив плечи и широко расставив ноги. Очень близко, настолько близко, что Шиничиро вдыхал запах её влажной кожи. Крепкая, идеальная фигура богини предстала перед ним. Чарующее выражение лица, улыбка пленительно-ласковая, от которой сразу тепло и светло становилось в застывшем на мгновение сердце, но молодая стыдливость, стеснение и страх перед неожиданностью, словно заковали в цепи.
— Я… я хочу! — вымолвил он, предвкушая. — Я… и Ты?! — юноша едва совладал с чувствами, бурлившими в груди, настолько сильно оказалось сжигающее нетерпение.
— Сделаешь то, чего заслуживаешь, безукоризненно, — вкрадчиво сказала она, подняв голову так, что резче очертилась линия подбородка. — И признай, что ты мой, Зотайдо Шиничи!
— Что? — пробормотал он недоверчиво.
Насторожённость проявилась в холодном пытливом блеске его глаз, в напряжённой линии шеи и торса. Почувствовав нежеланную перемену в парне, Суа протянула руки и, крепко обняв его горячую голову, встала на колени. Сомнение его растаяло, как лёд под жгучими лучами солнца, когда госпожа прижала Шини к своей груди. Он замер, впитывая каждое прикосновение.
Напряжение схлынуло, она отстранилась, снова став недосягаемой, богиней, залилась безудержным смехом, внимательно наблюдая за благоговейным выражением лица молодого раба. Диковатый смущённый взгляд парня с удовольствием скользнул по сильному изящному безупречному телу, медленно прошёл по её плоскому животу с небольшими выпуклыми мышцами. Взгляд Шиничиро, замерший, заворожённый, задержался на высокой, красиво очерченной груди. Он смотрел на неё так, будто любовался чудом, изысканным божественным цветком. Живые, сверкающие жадным блеском глаза и вздрагивающие ноздри выдавали его страстное нетерпение.
— Поклонись госпоже, — кивнула Суа благосклонно и самодовольно. — И закрой рот…
Склонившись, он едва не коснулся челом её босых ног, но неожиданно вздрогнул… Внезапная волна гнева вспенила кровь! Он — Зотайдо! И потому он не мог позволить даже Её высочеству обращаться с собою, как ей заблагорассудится. Злость и досада овладели душой поэта — слишком высоко и ярко сияла его звезда.
— Нет, Суа… род Зотайдо — не из рабов! — бросил он гневно, задрожав.
— Что? — она резко толкнула его на циновку, придавив руки своими. — Я сожгу твой бива!