«Последний римлянин» Боэций

Уколова Виктория Ивановна

Философ вводит в характеристику высшего знания еще один момент, в интересующем нас аспекте наиболее важный, а именно его вечность. По мысли Боэция, высшее знание, заключенное в разуме бога, — это всегда настоящее, причем не временное и относительное, а настоящее, в котором прошлое и будущее слиты в неразрывном единстве настолько, что в привычном смысле они совсем перестают существовать. Вся полнота преемственности временнх явлений всегда присутствует в простоте высшего знания. Таким образом, высшее знание не есть в строгом понимании предвидение будущего (ибо последнее для него не существует), но содержит в себе постижение всех возможных свободных актов, которые для него настоящи постоянно, а во времени лишь должны будут обрести существование.

То, что всегда наличествует в разуме бога, имеет там свою необходимость, но совершенно не обладает такой необходимостью появления во времени. Вследствие этого если бог предполагает существование чего-либо, то в рамках

его знания это что-либо окажется необходимым, но ведь для высшего разума нет будущего, и то, что зависит от свободного выбора человека, уже является реальным бытием. Нетрудно увидеть в этой проблематике отражение патриотических дискуссий и особенно поисков Августина. Но тем интереснее предложенное Боэцием решение, выявляющее отличие его теизма от христианства. Бог, полагает он, содержит в своем разуме все акты свободной воли, но сохраняет за человеком право выбора. Свободное и независимое осуществление выбора не противоречит божественному предузнанию — провидению, которое «устанавливает образ всех вещей и ничего не заимствует из порождаемого» [143] . Высший разум охватывает всю переменчивость человеческих желаний в их совокупности, для него они все существуют всегда, человек же может поступать согласно своим побуждениям; следовательно, свобода воли существует. Так как человек может осуществлять свободный выбор, вполне справедливо, что он должен отвечать за свои поступки, но ответственность эта не перед высшим разумом, а прежде всего перед самим собой.

143

Ibid.

Гармонизируя идею судьбы как необходимого и имманентного порядка природы, как внутреннего закона, регулирующего все сущее, с провиденциальной концепцией присутствия бога в мире, Боэций обходится без понятий спасения, благодати, столь важных для христианства, и без рассуждений о посмертной судьбе души. Провидение, по Боэцию, пребывает в совершенной вечности, которая есть атрибут высшего разума, бога, а судьба, фортуна, принадлежат к миру временных явлений. Идея, пребывающая в высшем разуме, отражаясь в существовании мира, вступает в противоположную ее вечной природе стихию времени и приобретает характер судьбы, которая представляет не только сокровенный смысл происходящего во времени, но и саму последовательность временных явлений. Взаимосвязь, отношение человека и судьбы разрешаются у Боэция в картине большого космического масштаба, создаваемой в традициях философской классической культуры с особой значимостью платоновской и стоической концепций.

Судьба связует великое многообразие временных явлений, направляя их движение. Но их истинной связью, определяющей целостность и гармоничность мира, является не менее могучая и великая сила — любовь, «что правит землею и морем, и даже небом высоким…» [144] . Через несколько столетий, в зените средневековья, Данте повторит вслед за Боэцием: «Любовь, что движет солнце и светила…» [145]

По Боэцию, судьба, мудрость, любовь — это космические силы, противоборствующие и согласные, связующие воедино мироздание. Все сущее в этом гармоничном космосе имеет свое определенное место. Человек — высшее звено в иерархии земного существования. Тело его принадлежит «дольнему», материальному миру, а дух устремлен ввысь, к вечной истине. И поскольку человек живет в мире, благом по своей природе, в котором нет места злу как космическому началу, то у него стремление к благу как к цели всего сущего является актом свободной воли, а не результатом предопределения. Человек лишь тогда оказывается несвободным, когда он порочен и не устремлен к познанию. Совершенствуясь, человек приближается к высшему разуму и тем самым ускользает от необходимого закона судьбы, чтобы стать совершенно свободным, возвратясь к своему первоисточнику. Совершенства человек может достичь лишь путем обретения знания и упражнения в добродетелях, ибо именно так реализуется в нем изначально заложенная идея блага. Человек же, постигший ее, приобщается к богу, к высшему благу, блаженству и поэтому становится блаженным и наконец обретает могущество — способность удовлетворения всех своих желаний и устремлений. Так уже при жизни с помощью знания и мудрости, достигаемых в процессе овладения философией, человек обретает награду, проникает в тайну бытия и тем самым реализует свое предназначение, которое в то же время является результатом проявления свободы воли.

144

Cons. II, m. 8.

145

Данте Алигьери. Божественная комедия. Рай. XXXIII, 145. М.; Л., 1950. С. 426.

Боэций видит

возможность осуществления человеком независимого от провидения или судьбы выбора в сфере познания и созерцания. По его мнению, человек самоутверждается, освобождаясь в процессе познания от заблуждений, порождаемых соединением души с телом. В связи с этим важнейшими добродетелями философ считает те, что связаны со знанием: мудрость, благоразумие, твердость рассудка, спокойствие духа. Пороки же порождаются незнанием, поэтому глупость и безрассудство, по мысли автора «Утешения», худшие из пороков и служат причинами появления всех других. Боэций полагает, что добродетель — это достоинство души, а порок — следствие победы тела над разумом, незнания над знанием.

Исходя из благой природы мира и рациональности бытия, Боэций пытается решить проблему, касающуюся наград и наказаний за человеческие деяния. Так как основная задача человека — жить согласно природе, ведущей к благу путем познания, и в этом смысл его существования, то человек, погрязший в пороках и тем самым отвратившийся от блага, теряет обладание существованием в собственном смысле этого понятия, переставая быть человеком, утрачивая человеческую сущность. Порочный человек, утверждает философ, наказан тем, что он всегда отделен от блага и, таким образом, погружен в «небытие», из которого его может вырвать только перенесение наказания, получаемого им при жизни, ибо «наказание, согласно разумному порядку правосудия, есть благо». Вместе с тем если порок — это «болезнь души», а больных людей следует лечить, то с помощью наказаний следует исцелять порочных людей от их недуга, пробуждая в их душах заложенное изначально знание о благе, забытое под действием губительных страстей.

Мысль Боэция сводится к тому, что блаженство может быть обретено человеком при жизни, а поэтому не следует торопить «бег крылатых коней смерти», ибо, если «ты украсил душу наилучшими добродетелями, нет тебе дела до судьи, определяющего награды: ты сам приобщил себя к наилучшему. Если же ты склонишься к пороку, не сетуй на наказание, ты сам предопределил себя к самому плохому концу» [146] . Философ не придает значения потусторонним наказаниям и наградам, для него не существует рая и ада, он не признает существования в мире двух начал — добра и зла как противостоящих друг другу, не упоминает основных христианских добродетелей, у него полностью отсутствует понятие греха.

146

Cons. IV, pr. 4.

Считая, что не бог предопределяет человека к наградам и наказаниям, а сам человек избирает путь, ведущий к благу или уводящий от него, и оценивает свои поступки, исходя из собственной природы, Боэций создает определенный этический идеал. Настоящим человеком, по его мнению, является мудрец, подобный Сократу, достигший совершенства в познании и добродетелях, сумевший не пассивно подчиниться судьбе, а знанием, мудростью достичь полного слияния между необходимостью провиденциального закона и осуществлением внутренне присущей каждому человеку цели его собственного существования. Человеческое благо оказывается связанным не с материальными интересами, а лишь с умственным и нравственным самосовершенствованием человека.

Таким образом, Боэций пытается снять противоречие между детерминированностью человеческой деятельности божественным провидением и существованием свободы выбора, признавая моральную значимость человеческих поступков, определенную тем, что заданной оказывается лишь цель человеческого существования, а не конкретные пути ее достижения. Еще раз в комплексе проследим, чем отличается концепция Боэция от учения Августина о предопределении.

У Августина божественное предопределение — это не предузнание, как у Боэция, а жесткая детерминация человеческих поступков. Предопределение действует в сфере человеческой жизни и человеческой истории. У Боэция провидение проявляется в бытии мира и человеческой жизни как природный имперсональный (безличностный) закон, понятие всеобщей истории и ее связи с провидением отсутствует.

У Августина все зло мира, превратности человеческого существования расплата за первородный грех, за неповиновение воле бога. У Боэция зло вообще изъято из системы мирового бытия, а поэтому не может быть и злой судьбы. Несчастья человека — от недостатка блага, изъяна совершенства, присущих ему вследствие того что он занимает по своей природе такое место в иерархии бытия.

У Августина человек может быть спасен только через божественную благодать. Заранее неведомо, кто предопределен к спасению, а кто к гибели вечной. Боэцию глубоко чужд взгляд на человека как на существо греховное. Человек несовершенен, подвержен порокам, но таковы свойства его естественного происхождения, а не его злой воли. Человек несет в себе божественное начало, и уже это делает его восприимчивым к благу. Следовательно, лишь усилия каждого, сконцентрированные на достижении высшей истины, определяют для него степень и возможность приобщения к высшему благу.