Последний рубеж
Шрифт:
– Сука ты, солдат! – выругался Харднетт. После чего вытащил второй кусок диска и с силой запустил им куда-то в темноту.
Усмехнувшись, солдат вспомнил надпись на диске:
– «Слава и Воля, слившись по Промыслу, да утвердят силу действий, происходящих…
– …от жизни, проводимой с Благим помыслом, ради Мира, ради Владыки Колеса Времени», – продолжил полковник.
– Красиво, – сказал Влад.
– Красиво, – согласился Харднетт. И, помогая ему подняться, заторопился: – Ладно, солдат, пора уходить.
– Куда?
– В
– Не рано?
– Посмотри, что вокруг творится.
Влад осмотрел поле битвы взглядом Охотника и ужаснулся: Зверь уже прорвался в город. Он проходил сквозь расплавленные ворота, проникал сквозь дыры в разорванном шатре и лез через стену, на которой практически уже не осталось защитников.
Город теперь походил не просто на блестящий торт, а на блестящий торт, в котором копошатся опарыши.
Это был конец.
Барабанный бой затих, люди спасались бегством.
– Давай хоть этих прикроем, – показал Харднетт рукой на спешащих к башне стрелков.
Влад, кинув ему винтовку, а следом и последний магазин, сказал:
– Работаем на пару.
Через полминуты они уже вели остатки своей маленькой армии вверх по одной из улиц к подножию Храма Сердца. А у ворот Храма шла отчаянная сеча.
Уцелевшие Охотники отбивались от наседающих Зверей, давая возможность горожанам укрыться за стенами святилища.
Влад, обеспечив вместе с Харднеттом проход безоружных стрелков, присоединился к Тыяхше и расположился у правой створки массивных золотых ворот. Полковник отбежал к Гэнджу и Энгану – братья занимали позицию слева от входа.
Минут десять Охотники не подпускали Зверя, но потом и стрел не осталось, и смысла – людской поток иссяк, всю площадь перед Храмом заполнили омерзительные коконы.
– Закрывайте ворота! – приказал Гэндж тем, кто был внутри, а потом Охотникам: – Уходим!
Через мгновение шумно заработали блоки невидимого механизма, и ворота стали медленно закрываться. Охотники один за другим потянулись внутрь.
Спустя минуту снаружи остались пятеро – Тыяхша, ее братья и два землянина.
– Уходи! – завернув очередную стаю вражьих стрел, крикнул Влад Тыяхше.
Тыяхша мотнула головой:
– Нет – ты первым!
– Оба – туда! – рявкнул Гэндж.
Пока они благородно препирались, получил ранение Энган – стрела вонзилась ему в плечо. Сделав неуверенный шаг назад, молодой Охотник споткнулся и покатился вниз по ступеням.
И пришел бы ему конец, если бы не Харднетт.
Отбросив в сторону выпотрошенную винтовку, полковник выхватил нож и с яростным криком рванул вниз. Разя направо и налево врага золотым тесаком, он добрался до Энгана, легко закинул его на плечо и стал пробиваться к Воротам.
А те уже почти закрылись.
Когда Харднетт внес раненого в Храм, между створками осталась метровая щель.
Промедление было
Последним внутрь протиснулся Гэндж.
Соприкоснувшись, створки с хрустом раздавили пустой колчан за его спиной.
Оказавшись внутри, Тыяхша кинулась к постанывающему от боли Энгану.
– Как он? – тихо спросил Влад у Харднетта.
– Матерится, значит, жить будет, – ответил полковник и, обведя взглядом своды Храма, усмехнулся: – Только недолго. Как и все мы тут. Если, конечно, не подсуетимся.
Убедившись, что с братом все в порядке, к ним подошел Гэндж и спросил, обращаясь к Харднетту:
– Ты кто, не свой?
– Геродот, специалист по погибшим цивилизациям, на Тиберрии в научной командировке, – отрекомендовался Харднетт и покосился на Влада.
Тот промолчал.
– Спасибо тебе, Геродот, – сняв перчатку, протянул руку Гэндж.
Харднетт протянул свою. И они обменялись крепким мужским рукопожатием.
«Главное, чтоб не стали целоваться», – усмехнулся про себя Влад и, не выдержав лживости сцены, отвернулся.
Оглядевшись по сторонам, увидел (насколько это позволял свет от нескольких горящих факелов), что изнутри Храм представляет собой огромный невзрачный зал, своды которого подпирают два ряда колонн-параллелепипедов из темного камня. Никакой культовой росписи. Никакого алтаря. Никаких присущих соборам излишеств. Все скромно. Все строго. Параллельно и перпендикулярно. Но зато прямо по центру располагается окруженный блоками провал, из темноты которого уходит вверх гладкий металлический столб толщиной с десятилетнюю сосну. Ничего подобного Влад раньше не видел.
Гражданских в зале было человек триста. Они вели себя тихо. Никто не орал, не стонал и не плакал. Даже дети. Сгрудившись вокруг монаха Церковной унии, все слушали проповедь.
«Вот чей звездный час настал, – подумал Влад. – Говорил же я ему, на войне не бывает атеистов».
Тут к нему подошла Тыяхша, и солдат, заглядывая ей в лицо, сочувственно поинтересовался:
– Как Энган?
– Спит, – коротко ответила девушка.
Ободряюще пожав ей руку, Влад обернулся к Гэнджу:
– Что будем делать, командир?
– Шорглло-ахм молчит? – задал тот встречный вопрос. Набравшись духу, Влад – как в холодную реку с моста – повинился:
– Нет больше шорглло-ахм. Зверь его сломал. Стрела бац – и вдребезги.
– Плохо, – спокойно сказал Гэндж. И больше ничего. Никаких упреков.
Влад стянул маску и, вытирая с лица едкий пот, спросил:
– Сколько сможем продержаться?
– Мало, – ответил Гэндж.
– С водой-едой плохо? – предположил Влад. Охотник хотел ответить, но тут в разговор вступил полковник.