Последний рубеж
Шрифт:
Парень пожал плечами.
– Не знаешь, – заключил полковник. – И я не знаю. Никто не знает. А когда не знаешь, как поступить, лучше поступать по закону. Согласен?
– Законы люди пишут, и применяют их тоже люди, – упавшим голосом произнес парень. – Людям свойственно ошибаться.
– Не спорю. Бывает. Допустимые издержки.
Сказав это, Харднетт посмотрел на бумажные лоскуты, прикрепленные к воздуховоду, и прикрыл глаза. Лоскуты действительно шелестели. Тревожно. Словно листва перед грозой. И во второй раз за последний час воображение перенесло полковника в даль
– Для кого-то, может быть, и издержки, – сказал он. – А для кого-то – поломанные судьбы.
– Что поделать, такова жизнь, – стряхнув наваждение, заметил Харднетт. – В обычаях человеческих много разнообразия и много нелепостей. И ты вот что… Давай-ка без этого всего, без глубокого погружения. А то наговоришь лишнего и…
– Что? Скрутите и сдадите на коррекцию?
Полковник не удостоил его ответом. Пропустил вопрос мимо ушей. Не хватало еще отвечать на дурацкие вопросы запутавшегося мальчишки. Но сам спросил:
– Ты, похоже, техническую «вышку» заканчивал?
– Допустим. Заметно?
– А как же! Реальность усложняешь. Умник.
– А что – реальность, по-вашему, элементарна?
– Не то чтобы элементарна. Просто… требует верного истолкования. – Харднетт направил указательный палец в потолок и произнес назидательно: – Верное и вовремя сделанное толкование позволяет добропорядочному гражданину с легкостью выбрать путь безупречного поведения.
Парень попытался возразить:
– Позвольте, сэр, а кто будет…
– Хватит! – резко оборвал его Харднетт. – Утомил ты меня. Помолчи… И я помолчу. Вместе давай помолчим.
Парень прикусил язык, и они действительно помолчали. Душевно. Правда, недолго. Нарушая тишину, полковник ни с того ни с сего, оттолкнувшись от случайной, мимолетной и незафиксированной мысли, задумчиво произнес:
– Знаешь, дружище, как иной раз бывает? – Он выдержал театральную паузу. – Бывает так, что человек бросит камень в море, а сам возьмет да и умрет. И получается ерунда: человека уже нет, а камень, им брошенный, все еще летит. На дно. Летит и летит. И летит, и летит, и летит… А человека нет. Странно, правда?
– Я не понял, это вы к чему, сэр?
– К слову.
– К какому?
– Непроизнесенному.
– Намекаете, что времена такие, что лучше помалкивать?
– Да не намекаю я! Что ты, ей-богу? Не намекаю, прямо говорю. Как римлянин римлянину говорю: иногда молчание – раймондий. И понимай как хочешь. А времена… Что – «времена»? У тебя есть свое мнение, ты вправе его иметь. В любые времена. Только знай, на самом деле это не ты имеешь мнение. Пока еще мнение имеет тебя. К тому же оно не твое. Чье-то чужое. Подумай об этом на досуге. А я все сказал.
Харднетт подошел к двери, но, взявшись за ручку, остановился.
– Кстати, – обратился он к связисту через плечо, – кто это
– Никто, – ответил парень.
Харднетт нахмурился:
– Геройствуешь?
– Честно, сэр, никто, – поклялся тот и напомнил: – Вы же мне сами показали лицензию, когда вошли.
– Совсем плохим стал! – хлопнул себя по лбу Харднетт и, уже закрывая дверь, добавил: – А хорошим никогда и не был.
В ожидании черного стюарда полковник задержался в командной рубке. Самому вернуться в пассажирский салон представлялось делом непростым. И даже опасным. Ничего не стоило заблудиться в бесконечных закоулках корабля и сгинуть навеки. Рисковать не стал – перспектива превратиться в местного призрака не грела. Нагло занял пустующий ложемент у пульта Проводника и, отхлебывая замзам-колу, которую принесла ему гостеприимная девчушка в форме стажера, попытался осмыслить полученную информацию.
«Итак, что у нас имеется», – начал он свой анализ.
А имелось следующее.
Прежде всего, один из тех странных объектов в пространстве-времени, которые носят гордое название «мембрана Гагича». «Гагича» – это потому что подобный объект первым обнаружил астрофизик Гагич. В 1123-м далеком году. Только он, Иосиф Гагич, решил тогда, что обнаружил белую дыру. И ошибся.
И немудрено.
Свойства объекта один в один совпадали со свойствами белой дыры. А главное – гравитационное притяжение объекта оказалось предельно малым. Никакая материя или энергия (включая свет) не могла попасть внутрь обнаруженного объекта. Покинуть – пожалуйста, внутрь попасть – нет.
Словом, натуральная белая дыра.
Белее не бывает.
Только вот вышла с этой белой дырой форменная незадача. Спустя двенадцать лет вдруг обнаружилось, что на ее месте зияет черная. Глянули на нее как-то в очередной раз по графику, и – вот те на! Была дыра белая, стала черная. Проверяли, перепроверяли – черная. Удивились и ничего не поняли. Мало того, через какое-то время чудо повторилось – черная дыра вновь стала белой.
Вот так и пошло с тех пор: то черная она, то белая. То наоборот. Такой вот неустойчивый объект. Объект, особенные свойства которого едва не свели наблюдателей с ума, назвали почему-то «мембраной». А целиком получилось – «мембрана Гагича». Так и в учебниках.
В настоящее время обнаружено полтора десятка подобных объектов. Но до сих пор механизм их непостоянства плохо изучен. И вообще малопонятно, что они из себя представляют. В ходу много теорий. Самая модная: мембраны Гагича являются точками соприкосновения нашей Вселенной с другими вселенными.
Там так.
Якобы в Над-Пространстве существует множество вселенных, и некоторые из них расположены друг от друга настолько близко, что даже соприкасаются. Как яблоки в корзине. Вполне вероятно, через эти точки вселенные взаимодействуют друг с другом. Обмениваются материей-энергией-информацией, перенося проблему внутренней энтропии на иной уровень и, возможно даже, таким образом снимая ее с актуальной повестки.