Последний рубеж
Шрифт:
Отряженный на переговоры боец стоял к захватчику ближе остальных, в трех-четырех шагах, и честно тянул резину.
– Джо, а может, хватит триста? – предлагал он. – Это все, что есть в корабельной кассе. А, Джо? Не выворачивать же нам карманы пассажиров?
Минд наглел:
– Почему бы и нет? Пусть потрясут мошной. Если жить хотят. Короче – шестьсот наличными. Пятьдесят скидываю. И это последнее мое слово.
– А может, организуем трансферт? Какая тебе…
– Нет! Наличными.
– Собираешься
– А это не твое собачье дело! Гони хрусты!
– Я же говорю, Джо, есть только триста, – не меняя каменного выражения лица, продолжал переговорщик беседу, абсурдней которой свет не видел.
– Какого… вы так мало возите?!
– Не знаю. Так положено. Триста и не сантимом больше. Да и этими деньгами, честно говоря, капитан не вправе распоряжаться без утряски.
– По барабану! Пусть утрясает.
– Он как раз этим сейчас и занимается. Выходит на верхних людей. Поверь мне, Джо. Уже выходит. Просто у нас со связью проблема. Небольшая. Маленькая такая проблемка со связью…
– А мне по…
– Но мы, Джо, работаем. Ты не волнуйся. Небольшая техническая заминка. Не по нашей вине.
Харднетт понял, что, судя по всему, корабельный переговорщик не зря свой хлеб кушает. Хотя и не штатный, но работает по науке. Отработал первый этап переговоров – установление контакта с преступником, достиг максимально возможной стабилизации обстановки и перешел ко второму этапу – обсуждение приемлемости условий и нахождение вариантов взаимоприемлемых решений. Проще говоря, приступил к торгу и запудриванию мозгов. Все согласно «Указаниям переговорщику».
В принципе, затягивание переговоров всегда желательно. Естественно, в пределах разумного. Можно за это время необходимые силы и средства подтянуть, людей расставить, родственников преступника привлечь. Опять же – снизить затяжкой времени общую психологическую напряженность. Так что все правильно парень делает.
Правильно-то правильно, только, надо признать, в данном конкретном случае эта шаблонность малоэффективна. Поскольку времени нет – «линия смерти» вот она. А когда времени нет, то и смысла его тянуть тоже как-то…
Нет в этом никакого смысла.
И уговаривать – ни времени, ни смысла. На попятную явно не пойдет. Это более чем очевидно. Выпал из реальности. Потерял ощущение места и времени. Находится в истеричном состоянии. Слова не воспринимает. По виду – натуральный психопат: руки дрожат, левая щека дергается в нервном тике, глаза бегают и лихорадочно блестят. Ненормальный. И на появление новых людей отреагировал соответственно – ненормально. Врезал каблуком по стальному полотну двери и завопил:
– Отройте дверь! Слышите, уроды?!
Известно, артисту для игры нужна
– Я кому говорю?! Открывайте, гниды!
– Толку-то? – тяжело дыша и держась за грудь, вступил в игру Харднетт. – Все равно не сможешь… от корабля оторваться. – С трудом (один глубокий вдох, три резких выдоха) восстановил дыхание и объяснил: – У бота мощности ни хрена не хватит. Размажет тебя по борту корабля, как овсянку по тарелке.
– Ты кто? – спросил Минд. Каким-то шестьдесят шестым чувством он сообразил, что перед ним главный.
– Доктор, – хмыкнул Харднетт.
Он уже оценил сложившуюся обстановку, сориентировался и принял единственно возможное решение. Приступая к его реализации, приказал:
– Холлидей, обеспечьте мне прямую связь с капитаном и отводите людей.
– Но, сэр…
– Я все сказал! – гаркнул полковник. – Валите все отсюда!
Это подействовало. Маршал торопливо отцепил и сунул в руку Харднетта коммуникатор. После чего скомандовал:
– Смена! К персональным точкам подключения! Бегом! Марш! И да поможет вам, парни, Бог!
Долго бойцов упрашивать не пришлось. Они организованно, с военной четкостью, выполнили приказ – свернулись и рванули гуськом в коридор. Их кованые подошвы гулко и по-уставному вразнобой застучали по металлическим плитам. Маршал пристроился последним. Уже из коридора он крикнул:
– Сэр, у вас полторы минуты, чтобы взять у него автограф!
«Целая вечность», – подумал Харднетт.
Видя, как в секунду опустело помещение, и не понимая, что происходит, Минд истошно – будто дизентерийный страдалец у заколоченных дверей сортира – заорал:
– Куда, сволочи?! Бот мне! Немедленно!
– И деньги? – вытирая пот со лба, спросил Харднетт.
– Да, и деньги! – вспомнил Минд.
– И жизненный ресурс от Фонда Мафусаила?
– И ресурс!
– Майонез тебе по всей морде.
– Чего?
– И его же клизмой – в слив.
Не сразу, но сообразив, что над ним издеваются, причем в циничной форме, Минд, сорвался на фа-диез второй октавы:
– Я его пырну! Слышишь, ты?! Пырну!
– Давай, – спокойно разрешил Харднетт. – И сдохни.
Обнаружилось, что подыхать несостоявшийся «оскароносец» не желает. Напротив, он был не прочь, чтобы это шоу длилось вечно. Только шоу пошло не по его сценарию. Мало того, оно явно подходило к концу. И Минд это почувствовал. Всем своим подлым нутром.
– Ты что, не будешь меня уговаривать? – спросил он с тревогой.
Харднетт хмыкнул и покачал головой:
– Я?.. Нет. Я тебя не буду уговаривать. Пусть тебя «Глоззган» уговаривает. Он это дело любит.
– Кто такой Глоззган? – опрометчиво поинтересовался Минд.