Последний рубеж
Шрифт:
— Они не постоянно спят, — передразнил ее Фостер. — Впрочем, что мне рассказывать. Если все получится, я покажу тебе его. Может, даже пообщаетесь. Если ты, конечно, хоть немного знаешь английский, что весьма сомнительно.
— Я учу английский с тех пор, как стала жить у Ивана. У меня была своя учительница из Англии.
— Значит, будешь мучить беднягу отстойным британским акцентом, — насмешливо пробормотал Эрик. Но уже громче произнес, — А тебе на будущее вот что скажу: не думай о себе слишком много. На каждого хорошего бойца найдется еще лучше. Ты бы так не гордилась своими способностями, зная телекинетиков уровня
Вика не успела спросить, кто такой Бранн Киву, так как дверь в зал внезапно отворилась, и в помещение зашел Иван. Узнав от Альберта, что девочка захотела продолжить тренировку, он решил сам забрать ее отсюда. Ему до сих пор было сложно принять факт, что его дочь — наполовину кайрам. И хоть он и разрешил Вике развивать свои способности, подобное решение далось ему нелегко.
Заходя в зал, он уже хотел было поприветствовать свою дочь, как вдруг обнаружил стоявшего напротив нее Эрика. В первое мгновение он ошарашенно смотрел на наемника. При мысли о том, что этот психопат мог сделать с его ребенком, Ивану сделалось жутко. Его рука автоматически легла на рукоять пистолета.
— Какого черта ты здесь забыл? — севшим голосом спросил он, обращаясь к Фостеру.
Однако ответить Эрик не успел — вместо него заговорила Вика:
— Этот человек не сделал ничего плохого, пап! Он всего лишь заблудился.
Иван бросил быстрый взгляд на девочку, после чего снова вопросительно посмотрел на Эрика.
— Это правда, — сухо произнес наемник. К тому же, что я мог сделать плохого, когда эта девчонка посадила меня под «стекло»?
С этими словами Фостер постучал кулаком по невидимому барьеру, после чего театрально развел руками:
— Видишь, это я — несчастная жертва, но никак не она.
— Почему ты не позвала никого на помощь? — строго спросил Иван, обращаясь к девочке.
— Я не успела, — в данном случае Вика не слукавила. — Мне… убрать барьер?
«А ты у меня далеко не глупая», — с долей восхищения подумал Бехтерев, после чего нехотя кивнул.
— Значит так, я выведу его из жилой части, а ты возвращайся в детское общежитие. Потом я зайду к тебе.
С этими словами Иван приблизился к Эрику и, грубо схватив его за локоть, потащил к выходу. В свою очередь, Фостер даже и не думал сопротивляться. Ему тоже не слишком улыбалось сидеть под телекинетическим куполом наедине с самодовольной девчонкой, которая в любую минуту могла его раздавить. То, что Вика не блефовала, он до сих пор чувствовал грудной клеткой.
— Больше никогда не смей приближаться к моей дочери, — мрачно произнес Иван, наконец отпуская локоть Эрика.
— Так я и не приближался к твоей дочери, — усмехнулся Фостер. — Я ее даже в глаза не видел!
— Не прикидывайся идиотом! Если я расскажу Димке, что ты шляешься где попало, он снова закроет тебя.
— О какой девочке вообще идет речь? Если ты про ту полукровку, то прости, но она не твоя дочь! Такую мог породить только кайрам. И что вы мне все этим Бароном угрожаете? Я ничего плохого не сделал. Ну да, захотел посмотреть жилую зону. А куда мне еще было идти? В казармы, где меня все ненавидят? Я хотел открыть для себя что-то новое.
— Ну и что, открыл? Колумб хренов!
Эрик весело усмехнулся.
— Да, как минимум я впервые увидел полукровку-девочку.
— А
— В той лаборатории, где меня держали, за такую вот девочку без колебаний уничтожили бы целый город.
— А что с тобой там делали?
Веселая ухмылка немедленно исчезла с губ американца:
— Я не хочу вспоминать.
Неожиданно Иван остановился и пристально взглянул на наемника. Он смотрел на того, кого все называли «крысой», а видел собственное отражение. Побои алкашей-родителей, детский дом, бандитские группировки, первые заказы на убийства. И у этого парня должно быть нечто похожее. Эрик Фостер был таким же Иваном Бехтеревым или Димой Лесковым, только с другой стороны океана.
— Не вспоминай, — задумчиво произнес Иван. — В любом случае ты стал таким не от хорошей жизни.
Эрик не ответил. Поначалу он хотел сказать нечто язвительное, но слова так и остались на его языке. И почему-то неожиданно для себя ему снова захотелось сделаться незаметным…
Шел третий день свободной жизни Фостера, когда он окончательно убедился, что с местными жителями наладить отношения не то, что не получится, но уже и не хочется. Он третировал солдат и исчезал тогда, когда те уже собирались «набить ему морду», он дразнил местных жителей, которые пытались запугать его жалобами Лескову, он умудрился довести даже местного православного священника, требуя у того принять его исповедь и одновременно заявляя, что исповедоваться будет только католику.
Ближе к полудню Фостер снова увязался за Альбертом и последовал за ним в комнату отдыха, где врач собирался заварить себе заслуженную чашку кофе. Однако, когда врач отвлекся, чтобы достать из шкафчика сахарницу, чашка снова оказалась пустой, да к тому же еще и совершенно чистой. Несколько секунд Вайнштейн сосредоточенно смотрел на чашку, пытаясь понять, заваривал ли он вообще этот напиток. Возможно, погруженный в свои мысли, он автоматически решил, что уже приготовил кофе, а на самом деле лишь поставил чашку на стол. Однако, повторив свои действия, мужчина снова обнаружил, что кофе исчез.
Эрик с иронией наблюдал за тем, как врач тупо пялится на пустую чашку, держа в руке всю ту же злополучную сахарницу. И если первую чашку Фостер спрятал в холодильник, подменив ее чистой, то вторую решил выпить сам.
Что-то сердито пробормотав, Вайнштейн стремительно покинул комнату отдыха и направился прочь по коридору.
«Это куда это ты так резво побежал?» — мысленно веселился Эрик, с трудом поспевая за доктором. Но вот Альберт покинул больницу и быстрым шагом двинулся в сторону правительственного здания. Этот маршрут несколько насторожил Фостера, но он все же продолжал преследовать свою сердитую жертву. Когда мужчина остановился у двери, ведущей в кабинет Барона, наемник окончательно помрачнел…
Первое, что услышал Лесков после требовательного стука, это сердитый возглас Вайнштейна:
— Я не могу так жить!
С этими словами хмурый врач зашел в кабинет и, мрачно воззрившись на Лескова, продолжил:
— Я, конечно, всё понимаю: ты решил наладить с ним хорошие отношения, но это не значит, что я собираюсь терпеть его дурацкие выходки. Дима, я — врач, я — уважаемый человек, у меня несколько высших образований!
— Постой, к чему ты клонишь? — начал было Дмитрий, но Альберт жестом попросил его не перебивать.