Последний рубеж
Шрифт:
Прошел час. Ровно час, в течение которого принцесса просто тихо стояла рядом, не проронив ни слова. Она меня ждала. Начни она меня хоть понемногу уговаривать, я точно бы замкнулся и сдал назад. Но я, наконец, мотнул головой – готов. Принцесса радостно соскочила с места и счастливая потащила меня за руку к инструкторам.
Следующие пятнадцать минут ушли на обвязку. Я стоял как во сне и не замечал, как человек с железными нервами и мышцами проверял на мне все тросы и крепления. Наконец я слышу: «Ты готов?» В его глазах читалось понимание, и он не торопил, он тоже ждал. Затем в ответ на мой
Десять метров по дамбе, десять ступенек по лестнице вверх, и вот он… эшафот. Я оглянулся, принцесса рядом.
«Ты первый раз?» – это был голос старшего по вышке. Молча кивнул.
Страшно. Голоса нет, во рту всё пересохло, и ноги ослабели, и руки онемели. С трудом поднял глаза, и что увидел?!
Три десятка зрителей в возбуждённом состоянии наставили на меня свои гаджеты.
Одна из женщин глядя вниз кричит: «Oh, Scheisse!» [3] . И с этим «шайзе» мне понятно – назад дороги больше нет. Бесславно струсить и тихонечко уйти – уже не выйдет. Жить с этим дальше будет очень трудно.
3
Oh, Scheisse!(нем.) – О, дерьмо!
Я поворачиваюсь и слышу голос своей принцессы: «Милый, хочешь, я прыгну первой?» Молчу, не отвечаю, я полностью в себе.
Что говорил инструктор? Руки к груди – это когда? А точно – на возврате? Что там еще? Уже забыл. Всё как в тумане, всё как на автомате.
Вот я уже стою на самом краю платформы.
«Вниз не смотреть!» – я помню, помню.
Тогда я поднимаю глаза. Передо мной покрытые лесами склоны и северный берег Лаго-Маджоре. Через завесу в голове я слышу, как старший пристегивает мои ноги к толстому резиновому канату. И тут я вижу электронный циферблат. Он где-то в моих мыслях, в моём воображении. На нём две цифры:
Ноль и Семь.
Зевака по-английски говорит: «Наверное, вся жизнь перед глазами!»
Ноль – Шесть.
Подхожу к краю. Слышу уже по-русски: «Ну! Прыгай, падла, не тяни!»
Ноль – Пять.
В моих ушах главный по вышке: «Смотреть перед собой. Руки в стороны. Немного валишься вперед, сгибаешь ноги, приседаешь, и дальше толчок вверх!»
Ноль – Четыре.
В этот момент я очутился в детстве. Стою на вышке, смотрю на воду. Мой первый прыжок с десяти метров.
Ноль – Три.
Я пролечу мимо воды в бассейне и упаду на бетонный бордюр.
Ноль – Два.
Мой тренер Алесан Иваныч в самом низу командует руками «Прыгай, давай!».
Ноль – Один.
Прыжок…
Я слышу собственное бля-я-я-я-я-ядь! Слово отражается от вогнутой плотины и эхом улетает вверх. А вместе с ним летит – рябит плотина. Ее бетонные ребра мелькают, словно в окне безумно-скоростного лифта. Воздух заполняет мои легкие до боли, и я никак не могу выдохнуть его назад. Танковым снарядом несусь я к руслу, к самому дну реки.
Рывок?
Ноль – Ноль.
Рывка всё нет, я продолжаю падать. Пипец, это конец!
И тут толчок, еще толчок. Я просыпаюсь.
Шасси мягко коснулось полосы аэродрома, движки сработали на реверс, и жуткий гул моторов вернул меня на кресло в самолёте.
Мы приземлились.
Всё в порядке.
– Ник, – высокий крепкий мужчина с широкой белой улыбкой и с крепким рукопожатием встретил меня в зале ожидания аэропорта.
На вид ему было лет сорок пять. Одет был простовато, мешковато, со множеством карманов, но во всём удобном, прочном, теплом. Я заметил, что за его доброй улыбкой прятался внимательный и цепкий взгляд, как будто бы через прицел винтовки. А еще от этого взгляда веяло холодом, расчетом и умом.
«В суровом крае выживать сильнейшим», – подумал я.
– Макс, – я назвался и попытался улыбнуться ему в ответ.
«Улыбайтесь, господа! Улыбка в Америке – это ваша визитная карточка», – вспомнились слова неизвестного мне журналиста.
– Как долетели? Не трясло? – спросил он и перехватил мой чемодан.
– Спасибо, всё нормально!
Я еле поспевал за его быстрым шагом.
Мы вышли из небольшого здания, и я сразу же оказался в поздней осени, хотя на календаре был еще летний август. Со стороны залива дул холодный ветер, который и сводил на нет потуги солнца дать тепло. Я посмотрел наверх. Там облаков немного, но небо было серым, хмурым. На небольшой парковке машин стояло мало, и все они по очереди отъезжали к парому, перевозящему их через реку в город. Мы подошли к большому пикапу премиальной марки, салон которого еще приятно радовал запахом новья.
По довольному лицу Ника я понял, что он еще не до конца успел понять, что обладает этим чудом.
– Поздравляю с покупкой, – нарушил я наше молчание и понял, что точно попал в цель. – Хороший аппарат, я его знаю.
– О да, спасибо, – он с вожделенной улыбкой пристроился к корме впереди идущей машины. – Я давно мечтал о таком. У нас тут у всех или свои, или япошки, а я всегда мечтал о немце, – и он нежно погладил руль своей широкой ладонью. – А у вас тоже пикап?
– О нет, что вы, – я отвел глаза в сторону, – у нас в городе такой мерин не нужен. Мы покупаем тачки поменьше и поэкономнее.
– Слышал-слышал, – Ник длинным пальцем под рулем ловко сдвинул рычаг коробки передач наверх, – вас всех хотят пересадить на батареи. Но здесь на них не выехать ни загород, ни к другу в чужой город, ни в лес. И уж тем более зимой. Заглохнешь где-нибудь в глуши, и тебе крышка.
Ник аккуратно въехал на паром.
– Кстати, мне сообщили, что вы в руках винтовки не держали, это правда?
Он искоса взглянул на меня, и я уловил в его интонации и небольшое удивление, и капельку презрения. Как так, мужчина не имеет оружия и не умеет им пользоваться? И как такой может уважать себя, если не знает, что такое твердость рукоятки, тугость курка, точность прицела и отдача от выстрела. И можно ли такому парню доверять? Всё это улеглось в одном единственном вопросе «Это правда?».