Последний сон разума
Шрифт:
— Сволочь, — услышал он, потирая больной орган.
— Чего?
Но на свое «чего» он более ничего не получил и посмотрел Кутузовым на голую девочку, сидящую на раскладушке.
— Это ты сказала?
Малютка лишь продолжала улыбаться.
— Ты чего, говорить уже можешь?
Ребенок засмеялся заливисто голоском-ручейком, и у Мити почему-то стало радостно на душе, несмотря на то, что «Агдам» пошел не тем горлом.
— Смеешься? Ну смейся. Надо мною есть чего смеяться!
Девочка сошла с раскладушки и подошла к Петрову, совсем
Малышка, выросшая за ночь еще на полголовы, обхватила руками колени Мити и уткнулась в них личиком.
— Сволочь! — опять услышал Петров, и дрогнуло у него сердце жутким предчувствием.
Он взял девочку на руки и поднес ее личико к своей физиономии.
— Ты сказала!.. Не галлюцинации же у меня?
Девочка молчала и очень серьезно смотрела в глаз Мити.
— Ты, я знаю…
— Папа, — сказала она алыми губками, и грузчик за-плакал.
Он плакал осенним дождем, с завываниями и всхлипываниями. Слезы текли по его грязной щетине густо, скатываясь на грудь.
А девочка опять засмеялась, отчего Митя еще хлестче зарыдал. Его потрясало истерическими спазмами, и отзывались в печени ударами те спазмы.
На мгновение Петрову захотелось бросить голенькое тело девчонки в окно, чтобы розовое дитя пробило оконные рамы и улетело в раннее утро, растворясь в солнечных лучах. Он уже было сделал усилие для этого, приподнял пигалицу, но что-то тут же и обмякло внутри, и он, наоборот, прижал найденыша к груди крепче.
Петров не понимал, что с ним происходит, он не знал таких эмоций за собой, не знал, как к ним отнестись, то ли гнать сантименты поганой метлой, то ли упиваться прелестями собственной слабости и чувствительности.
— Папа, — опять услышал он и отпустил свои чувствования на волю Божью.
— И от кого же ты у меня такая дочечка? — спросил он, стараясь улыбнуться.
В ответ он услышал посапывание. Девочка, уткнувшись в его вонючую подмышку, спала, причмокивая коралловыми губками.
И опять жуткое предчувствие посетило Митю. Он вдруг вспомнил холодные руки восьмиклассницы, он вспомнил, как ее хоронил, как равнодушным, замороженным стояло в его груди сердце.
— Идиот! — говорила восьмиклассница. — Сволочь!
— Жанна… — прошептал Петров, сжимая девочку в объятиях.
А она спала, и Бог знает, что младенцы видят во снах.
— Жанна…
Она опять родилась на свет, чтобы прийти к нему, к Мите, и…
Он не знал, что после этого «и». Он не знал, зачем она пришла. А от своего неведения вдруг выругался страшно, настроив матерных этажей с высотное здание, а девочка спала, убаюканная Морфеем, очень любящим младенцев и стариков.
Митя разжал объятия и уложил ребенка на раскладушку, сморщившись от вида чистого розового на грязно-зеленом.
— Жанна, —
Затем он подумал о прозаическом. О том, что ребенку нужно есть, что ему нужно купить пеленки, хотя девочка уже ходит, а значит, нужна просто детская одежда.
Петров не знал, как обращаться с детьми, а потому решил попросить совета у единственной женщины, с которой был знаком и имел отношения.
Митя оделся и отправился в магазин советоваться с колбасницей Светкой…
— Ну-ка, поди сюда! — позвал он продавщицу, выглядывая из подсобки.
— Чего тебе? — отозвалась женщина с подозрением.
— Ну иди, кому говорю!
Светка пожала плечами и, поставив на прилавок табличку «Технический перерыв», неторопливо пошла в сторону подсобки.
От Петрова опять несло портвейном за версту, и колбасница сморщилась.
— Допьешься!
— Заткнись! — рыкнул Митя и, взяв продавщицу за руку, потащил в электрощитовую.
Светка не знала, как реагировать, а потому свободной рукой оправляла рабочий халат.
— Еще одна попытка? — поинтересовалась она, когда Петров усадил женщину на телогрейки. Колбасница было уже собралась стаскивать с себя исподнее, но Митя жестом остановил ее.
— Здесь другое…
— Э, нет! — наотрез отказалась Светка. — Шапки я покупать не буду!
— Да какие шапки! — обозлился Митя и скривил рот, показывая желтые зубы.
— А что?
Возникла некоторая пауза, а потом грузчик сказал:
— Это… дочка у меня, того… родилась…
Надо было видеть лицо Светки. Его перекосило, словно инсультом вдарило. Тем не менее она держала спокойствие.
— Поздравляю!
— Не на чем! — отозвался Петров.
— Как не на чем! Такое событие! А кто ж мамашей будет?
— В том-то и дело, — замялся Петров. — Мамаша сбежала…
— О Господи! — всплеснула продавщица руками. — Да как же так!
— А так! Лярва оказалась!
— И что ж ты, сердешный, один с ребенком делать собираешься? В детдом понесешь?
— Нет, — твердо отрезал Митя.
— А что?
— Что-что! Непонятно, что ли!.. Себе оставлю! Выращу!
Светка посмотрела на Петрова глазом пристрастного критика и нашла его в препаршивом состоянии, заросшего недельной щетиной, подванивающего нечистым, и вследствие этого ей было крайне трудно представить грузчика Митю, воспитывающего грудного ребенка.
— Ну-ну… — покачала головой колбасница. — Смелость города берет! А я тут при чем?
— Помощи от тебя прошу!
— Какой? — Светка закатила глаза к потолку. Она любила, когда у нее просили помощи.
— Ну это… Не знаю, чего с ребенком делать… Кормить чем? Одевать как?.. А потом опять же какие-то прививки осуществлять надо…
— Не сможешь ты, Петров, такое дело потянуть! — отрезала женщина.
— Так я тебя и прошу помочь!
— Чего помочь?! — взорвалась Светка. — Ребенка вырастить помочь? Так дети растут годами! Ты думаешь, дурак, о чем просишь?!