Последний сон разума
Шрифт:
— Мне обязательно верить в Бога, чтобы разговаривать с вами?
— Совсем нет.
— Сколько у меня есть времени? — поинтересовался медик.
— Смотря о чем вы хотите спросить.
Бывший и.о. задумался на мгновение, а потом спросил с важным выражением лица:
— Будет ли война?
Семен удивился:
— В какой перспективе вы ставите вопрос?
— В ближайшей, естественно.
Человек-дерево задумался и ответил, что война будет, но она случится вдалеке от важных русских городов и будет столь краткосрочна, а жертвы в ней будут столь
— Вот и я думаю, что война должна случиться! — с героическим запалом произнес и.о.
— Вам в ней нечего будет делать. Боевые действия продлятся всего три минуты.
— Ха-ха! В современных условиях трех минут будет достаточно, чтобы уничтожить половину планеты! Я-то знаю, я — военный врач!
— В войне погибнут три человека. Так что успокойтесь!
— С чьей стороны будут потери?
— С обеих. Погибнут двое русских.
— Значит, мы войну проиграем… — медик задумался. — Как вам удается перерабатывать земельные соки? Ведь вы же человек!
— Это неподконтрольно мне, — ответил Семен. Видно, что вопрос был ему не совсем приятен.
— Значит, есть то, что вам не удается контролировать?
— Мне многое недоступно.
— Это радует, что вы столь критичны по отношению к себе. — Бывший и.о. потер ладони, словно они у него замерзли. — А кто, простите великодушно, позволил вам говорить людям то, в чем никто не может быть уверен?! Вы программируете людей! И не удивительно, если с ними случится то, что вы беретесь предсказывать! Я буду непременно ходатайствовать, чтобы вам запретили эту практику!
— Я — не практикую!
Семена позабавил такой напор незнакомого человека и странная злоба, черпающаяся неизвестно из каких сокровищниц организма. А потому он сказал, чтобы умерить ее:
— Вы же в сущности добрый человек! Если бы ваша мать, когда вам было двенадцать лет, не дала вам пощечину во дворе на глазах друзей и девочки, которая вам нравилась, то, вероятно, вы бы выросли в прекрасного человека. А медик вы и так превосходный! Так что, когда выйдете из сада, то посмотрите на небо, вдохните поглубже воздуха и улыбнитесь всему миру! И произойдет чудо! Вы зацветете заново!.. И сходите на могилу к нянечке Петровне, ведь она столько лет проработала в вашем госпитале!
— А что, разве она умерла? — вздернулся и.о.
— Несколько дней назад.
Бывший и.о. вдруг сел на землю, взял в руки свою голову и заплакал. Он заплакал так горько, что Михалыч, дежуривший неподалеку, удивился глубине такого переживания. Еще садовник подумал, что так плакать могут только от чужого горя, совсем не от сообщения о близкой смерти самого плакальщика — в таких случаях обычно льют слезки тихо и обреченно. Этот же рыдал в голос, открыв рот настежь, словно ворота!
А слезы-то как брызжут! — подивился Михалыч. — Как из шланга дырявого!
Семен не мешал и.о., пока тот выплачется. Он даже не охнул, когда на плечах треснула рубаха, показывая в прорехе образование из коры.
Наконец, всхлипывания медика
— Чего это он? — полюбопытствовал Михалыч. — Как баба какая!
— Нарыв прорвался, — объяснил Семен. — Зрел, зрел всю жизнь, а теперь вот прорвался. А мог и не прорваться вовсе!
— Ты всяк нарыв прорвешь! — полизоблюдствовал садовник. — Водички подлить? — Он услужливо поднял тяжелую лейку и приблизился к человеку-дереву.
— Знаешь, Михалыч, как бывает интересно! — вдруг сказал Семен.
— Нет, не знаю, — ответствовал старик, обильно поливая говорящее дерево.
— Ишь, сакуру задушил совсем!..
— Ты помнишь Ольгу?
— Какую Ольгу? — удивился Михалыч и задрал голову на Семена.
— Олечку? Ну помнишь, которая с тобой жила, когда вам было по двадцать? Ты еще сбежал от нее, когда она на третьем месяце беременности была.
Михалыч сел прямо на землю.
— А ты откуда знаешь?
— Не в том дело! Умерла она несколько дней назад, твоя Олечка! А все звали ее Петровна. Нянечкой в военном госпитале она работала, отца моего выхаживала. А вот этот, — Семен кивнул головой в сторону ушедшего и.о., — этот выгнал ее с работы, оттого она и умерла.
Михалыч продолжал сидеть на земле. Воспоминания всколыхнулись в нем, и в душе стало мокро, как будто он себя из леечки полил. Милое Олечкино лицо всплыло солнечной радостью, большими серыми глазами и вздернутым носом, и садовник задышал быстро-быстро, затем было представил Олечку старой, но у него ничего не получилось, попытался вообразить ее мертвой, но от этой затеи у него заскулило в животе голодным псом. Еще Михалыч оглядел свою жизнь, в которой были и Катеньки, и Леночки, и всякий другой разномастный женский род, только вот ребеночка так и не случилось в его жизни и предстояло умереть в одиночестве.
Старик хлопал сухими глазами и смотрел на человека-дерево, во взгляде которого воцарилось обычное спокойствие и безразличие.
— Во как! — крякнул Михалыч. — А родила она тогда?
— Кто? — не понял Семен, отвлекшись мыслью на что-то другое.
— Да Ольга же! — раздражился садовник.
— Мальчика… Впрочем, он умер малолетним.
— Ах! — вскрикнул Михалыч, и было родившаяся в нем надежда на обретение родной плоти скончалась в мгновение бабочкой-однодневкой, оставив лишь привкус чего-то сладкого, но до конца не распробованного. — Ах!..
— Давай следующего!
А следующими оказались Володя Синичкин и жена его Анна Карловна. Представ перед человеком-деревом, они сначала не узнали сына и стояли скромно, словно чужие.
— Здравствуйте, папа и мама! — поприветствовал Семен.
Супруги встрепенулись и пристально посмотрели на «нового русского пророка».
— Ты?!! — вскричал участковый.
— Я, папа.
— Что ж ты даже не позвонил! — посетовал капитан и толкнул супругу в бок.
— Погорячилась я, — призналась Анна Карловна. — Затмение на меня нашло. Простишь, сынок?