Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!
Шрифт:
Старейшина Евриклид, председательствующий в суде, напустился на Эфхенора с суровыми упреками. Обращаясь к своим коллегам-геронтам, Евриклид предложил им немедленно исключить Эфхенора из списка эфоров за неподобающее поведение на суде. Благо существовал закон, позволяющий смещать высших магистратов с их должности за некрасивые поступки.
«Мне горестно видеть, что желание Эфхенора властвовать перевешивает в нем стремление соблюдать законность», – промолвил Евриклид.
Было проведено голосование, в котором приняли участие все двадцать восемь геронтов и оба царя. Голосующие опускали в сосуд черные и белые камешки. Черный камень означал смещение с должности,
Эфхенору повезло: перевесом всего в один голос он был оставлен в должности эфора-эпонима.
Эфор Демонакт настоял на том, чтобы церемония обручения Дафны с Аристодемом происходила со строгим соблюдением всех формальностей. По закону, женщина, изъявившая желание сочетаться браком с человеком, лишенным гражданских прав, была обязана совершенно обнаженной пройти со своим избранником от храма Гестии до своего дома. Богиня Гестия считалась покровительницей домашнего очага.
Дафна выполнила этот обряд, пройдя без одежд почти через весь город, невзирая на пронизывающий ветер. Поскольку был разгар дня, прекрасную наготу Дафны узрели многие жители Спарты. Эфоры послали своих слуг, чтобы те проследили за Дафной от храма Гестии до ее дома. Если бы на этом пути Дафна, не выдержав холода, укрылась бы плащом или покрывалом, предложенным ей любой случайной прохожей, тогда ее помолвка с Аристодемом могла быть расторгнута. Но этого не случилось, к немалой досаде эфоров.
Один из местных поэтов по имени Кеас, увидевший нагую Дафну, шествующую рука об руку с Аристодемом, сочинил стихи о ней, которые мигом разошлись по Спарте. Эти стихи можно было прочесть на стенах домов и на каменных изгородях. Какой-то недоброжелатель ночью написал стихотворные вирши Кеаса даже на стене Эфхенорова дома.
Творение Кеаса звучало так:
По городу прошла нагая Красота,Вечно желанная и всеми любимая,Всегда обаятельная и неотразимая,Глаза ее дивные счастьем сияли,Восторги людей ее сопровождали!И лишь скрипели ей вослед зубамиЭфоров слуги, как цепные псы,Где правит Глупость, затыкая рты,Там Мудрость шевелит безмолвными губами.Рано утром, отправляясь в эфорейон, Эфхенор увидел стихи Кеаса, написанные углем на угловой каменной плите своего дома. Эфхенор позвал раба и повелел ему стереть эту надпись мокрой тряпкой.
В этот момент мимо проходил Гиперох, направлявшийся на рыночную площадь.
– На воротах моего дома кто-то тоже накорябал эти гнусные стишки! – проворчал Гиперох, задержавшись подле Эфхенора. – Народ радуется тому, что Леотихид и Клеомброт взяли верх над эфорами.
– Леотихид и Клеомброт бросают нам вызов, – зловеще обронил Эфхенор. – Что ж, мы принимаем его. Я думаю, медлить нельзя, надо действовать!
Гиперох молча кивнул, соглашаясь с Эфхенором.
По глазам и по тону Эфхенора Гиперох понял, что тот собирается действовать в обход закона. В этом Гиперох был полностью согласен с Эфхенором.
– Мой брат Филохар раздобыл на Эгине яду с замедленным действием, – сказал Гиперох, провожая Эфхенора до здания эфорейона. – По-моему, Клеомброта лучше устранить не кинжалом, а смертоносным зельем. И сделать это нужно где-нибудь за пределами Лакедемона. Тогда эфоры будут вне подозрения.
– Я обдумаю это, – промолвил Эфхенор, расставаясь с Гиперохом у входа в эфорейон. – И дам тебе знать.
Глава шестая. Авга
Сколько раз тебе повторять, безмозглая, чтобы ты не появлялась в моем доме! – сердито зашипел на Авгу Эфхенор, нависая над нею, как коршун над цыпленком. – Мы же договорились с тобой, что ты будешь встречаться с моим рабом на торговой площади. Пиларг будет передавать мне все, что ты ему сообщишь. Через него же я буду передавать тебе деньги. Зачем ты опять пришла ко мне?
– Господин, тех денег, что ты дал мне, слишком мало, – несмело проговорила Авга, глядя на носки своих башмаков. – Я очень рискую, подглядывая и подслушивая за царицей Горго. Я хочу получить от тебя еще золотые украшения.
– Я уже говорил тебе, что ни ожерелий, ни браслетов ты не получишь от меня. – Эфхенор приподнял голову рабыни за подбородок, заглянув ей в глаза. – Ты же нацепишь их на себя, глупая курица. И этим самым наведешь Горго на подозрения. Разве рабыни в доме Горго ходят увешанные золотом? Горго сама редко появляется на людях с золотыми кольцами и браслетами на руках.
– Золото нужно мне, чтобы выкупиться на свободу, господин. – Авга кокетливо улыбнулась Эфхенору. – Ты ведь обещал мне помочь в этом. Я хочу стать свободной до того, как завянет моя красота.
– Обещал, значит, помогу, – ворчливо обронил Эфхенор. – Ты делай свое дело, куколка. За это ты получишь от меня все, что захочешь. – Эфхенор тут же строго сдвинул брови, увидев, как радостно округлились лукавые очи прелестной фракиянки. – Но, повторяю, всему свое время, милая. Будешь ты свободна, как ветер. И золото никуда от тебя не денется. Слово мое твердое!
Сунув рабыне две серебряные драхмы, Эфхенор стал выпроваживать ее из дома. Авга привычным движением спрятала обе монеты у себя на груди под пеплосом. В холодное время года она носила мастодетону – широкую грудную повязку. При этом Авга намеренно оттянула пальцами верхний край пеплоса так, чтобы взгляд Эфхенора смог заметить хотя бы краешек ее дивной груди.
Юная фракиянка всячески старалась пробудить в Эфхеноре интерес к себе не только как к доносчице, но и как к женщине. Именно ради этого Авга и приходила к эфору-эпониму домой, несмотря на его запреты. Авге было досадно, что Эфхенор так холоден с ней, словно не ему она строит глазки и так многозначительно улыбается.
Выйдя из ворот Эфхенорова дома, Авга сначала по знакомому лабиринту из улиц и переулков пришла на рынок, где купила все, что ей было велено поварихой. Собственно, за этим Авга и вышла из дома Горго в это зимнее утро. Потом Авга по длинной улице Афетаиде направилась к дому Горго, то и дело перекладывая тяжелую корзину с продуктами из одной руки в другую.
– Долго же ты ходила на рынок, милая – такими словами встретила Авгу дородная румяная Праксиноя, заведовавшая кухней и кладовыми. – Ты случаем не заблудилась? А может, завела себе воздыхателя, а?