Последний в семье
Шрифт:
Борех шел следом, то и дело открывая рот, чтобы что-то сказать и успокоить ее. В ушах у него звенело, и, словно глухой, полагающий, что говорит слишком тихо, он вдруг повысил голос на несколько тонов и почти прокричал:
— Сорка, я не виноват, если бы я знал, что тебя это так заденет, я бы ему ничего не сказал… Сорка…
— Мне все равно, — ответила Сорка. — Ты сказал правду, я твоя невеста…
Больше Сорка не промолвила ни слова. На веранде сидел отец со счетоводом. Мордхе подозвал Бореха. Сорка ушла к себе в спальню, заперла дверь, бросилась на кровать и расплакалась. Она порвала зубами наволочку, отшвырнула ногой стул, закричала без голоса
Сорка услышала легкий стук в дверь.
— Кто там?
— Это я, Сорка, открой, пожалуйста!
— Что тебе нужно?
— Ничего.
— Я не могу сейчас открыть.
Борех не находил себе места, ходил из одной комнаты в другую, несколько раз останавливался возле двери Соркиной спальни, прислушивался, потом заглянул в замочную скважину и увидел, как Сорка лежит в постели, свернувшись калачиком.
Бореху не верилось, что Сорка встречается со студентом, но чем больше он гнал от себя эту мысль, пытаясь забыть о ней, тем чаще она всплывала в его голове, терзая мозг и обрастая новыми подробностями.
Борех отправился спать рано. Он ворочался в кровати, крепко закрывал глаза и все же никак не мог уснуть. Его охватила тяжелая тоска.
Огромная круглая луна висела в окне, заглядывая внутрь и освещая каждый уголок в комнате. Бореху почудились шаги. Он сел и прислушался. На дереве напротив окна сидела птица и свистела. Борех улегся в кровать, натянул одеяло на голову, чтобы не слышать свист, и стал ворочаться с одного бока на другой. Свист раздражал его. Борех встал с постели, высунул голову из окна и прислушался, с какого дерева доносился звук. Он схватился за ветку и потряс ее. Птица на мгновение умолкла и тут же снова засвистела. Борех сел у окна, сгорбился, отгораживаясь от полной луны, светившей ему прямо в лицо, и увидел, как кто-то крадется по лугу. Он чуть пригнулся, чтобы его не заметили, и пригляделся. Понемногу темнота рассеялась, и он узнал студента.
Как раненый зверь, который не в силах сдвинуться с места, Борех замер у окна. Он почувствовал ломоту во всем теле и хотел наброситься на чужака. Ему показалось, что он слышит звук открывающегося окна. Борех пригнулся еще больше, навострил уши, но услышал только гудение ночи. Он покрутил головой во все стороны, ища и не находя студента, и застыл не дыша. Вдруг все утихло, словно пульс ночи остановился.
Послышался легкий стук в окно. Борех никого не увидел. Деревья, отделявшие его окно от окна Сорки, стояли черной стеной. Борех услышал разговор и напряг слух.
— А я не мог понять, почему ты не пришла.
— Ты в любом случае скоро уедешь?
— Уеду! Что случилось, Сорка? Со вчерашнего дня ты так изменилась! Тебя кто-то обидел, скажи!
— Все в порядке!
— Нет, что-то случилось!
— Да!
— Сорка…
— Уезжай завтра, я тебя прошу.
— Почему ты гонишь меня?
— Потому… Хочу, чтобы ты уехал!
— Почему?
— Потому что я помолвлена! Мой жених спит за стенкой! Это отвратительно!
— Ты помолвлена?
— А ты не знал?
— Нет!
— Ты врешь, сегодня ты обо всем выспросил у моего жениха!
— У Бореха в длинной капоте? Честное слово, я думал, он шутит!
Кровь у Бореха прилила к вискам. Все в нем кричало, призывая к действию. И тут он вспомнил, что топорик, которым
— Тебе не нравится этот юноша? А мне нравится!
— Я не понимаю, почему ты обиделась.
— Кто обиделся?
— Ты!
— Спокойной ночи!
— Сорка!
— Оставь меня! Мы не пара! Уезжай завтра, найдешь себе варшавянку, обо мне забудь… Спокойной ночи!
— Сорка!
Сорка не ответила. Окно захлопнулось, и стало тихо.
— Сорка… Сорка… Одно слово, прошу тебя!
Окно снова раскрылось. Борех еще больше нагнулся, углядел просвет в кроне дерева, сквозь который пробивался луч луны, и увидел, как студент стоит у окна и гладит растрепанную Соркину голову. Она вырвалась, словно ее укусили, и, не прощаясь, захлопнула окно.
Все стихло. Студент еще немного постоял под окном, выпрямился, тихо позвал Сорку и, не получив ответа, пригнувшись, пустился прочь по лугу.
Борех сидел у окна, удивляясь тому, что совсем не злится на Сорку, мало того, он готов целовать следы ее ног.
Полная луна висела над деревьями так низко, что невозможно было разглядеть, что происходит в двух шагах. Дом был залит лунным светом. Счетовод, расположившийся на ночлег в соседнем домике, никак не мог устроиться и сердился, что ему не удается уснуть. Он ворочался, вроде как слышал голоса, старый холостяк в нем возмущался: такого нельзя допускать. Чего нельзя допускать? Он и сам не знал. Он немного приоткрыл окно и прислушался.
— Почему ты не спишь?
— Не могу уснуть, — растерялся Борех.
— Давно тут сидишь?
— Только подошел, — ответил Борех и почувствовал, как его голос дрожит.
— Мне показалось, что я видела кого-то в темноте.
— Я никого не видел.
— Там, кажется, кто-то стоит?
Борех пригляделся:
— Никого нет, это сломанное дерево.
— Прекрасная ночь.
— Прекрасная!
— Иди сюда!
— Куда?
— Ко мне.
— Брайна услышит.
— Какой ты пугливый. — Сорка приложила руки рупором ко рту, чтобы Борех ее лучше слышал. — Если бы на меня напали, ты бы стоял и смотрел, да?
— Что ты такое говоришь? — растерялся Борех.
— Тогда не бойся! Выпрыгивай из окна, вот так! Теперь давай руку! Помнишь, как я учила тебя ездить верхом?
Сорка помогла ему забраться в окно, и оба скрылись в темной комнате.
Счетовод сидел у окна, устало понурив голову, и размышлял. Деревья вокруг дома, выглядевшие так, словно дремучий лес начинался уже отсюда, небо, усыпанное звездами, тишина, полная монотонного жужжания, — все успокаивало его. Он подумал, что половина жизни прошла впустую. Забыв, что ночует у своего хозяина, он вспомнил, как двадцать лет назад с такой же тоской сидел у окна в местечке и смотрел, как пожарник крадется к их польской служанке Магде. Счетовод запустил руку в жидкие волосы, нащупал похожую на блюдце лысину и вдруг подумал, что у него во рту по бокам не осталось ни одного зуба. Двадцать лет назад небо было таким же звездным, ночь пьянила. Юные сердца так же бились, ничего не поменялось, только он потратил полжизни зря. Счетовод был уверен, что через двадцать лет, когда его уже наверняка не станет, у окна будет сидеть кто-то другой и думать о том же самом. У старого холостяка не было ни к кому претензий, он знал, что глупо жаловаться, и не обернулся, когда кто-то выпрыгнул из окна, поскольку понимал: мир устроен несправедливо.