Последний в семье
Шрифт:
— Настоящих хасидов все меньше! — отозвался другой.
— Ну, господа, что мы жалуемся? У нас ведь сегодня два праздника, — сказал резник Шмуэл-Довид и уселся за стол. — Пусть жених и невеста поставят подписи. Сваты, кажется, уже готовы, да?
— Конечно, готовы! — произнес Мордхе, немного растерявшись, и стал шарить рукой в кармане брюк, ища кого-то глазами. — Брайна, можно садиться за стол?
Гости освободили место для невесты, и Сорка, словно речь шла не о ней, улыбаясь, села за стол. Резник достал из нагрудного кармана тноим [20] , водрузил на кончик носа очки, спрятав дужки под пейсами, и принялся читать
20
Договор о помолвке.
21
Молитва, содержащая псалом 144, которую следует читать три раза в день.
— Ой, яале ваяцмах кеган ротойв, моцо иша, моцо тов… амагид мирейшис ахрис [22] …
Брайна и Гитл стояли с двумя тарелками каждая, глупо качали головами, глядя на мужчин и будто спрашивая: ну что? Уже можно разбивать?
Резник закончил напевом, на который произносят имена десяти сыновей Амана:
— Ой, ве-акойл шорир ве-каём! Ну, жених Борех, ну? Подпишись!
Сорка сидела с пером в руке и ждала, что ей велят сделать.
22
Пусть вырастет и зацветет, как орошенный сад, нашедший женщину, обрел благо… говоря сначала и далее… (иврит).
— Здесь, здесь! — Несколько пальцев разом потянулись к договору, показывая ей, где подписаться.
— Не смущайте невесту! — крикнул резник и ткнул длинным ногтем, которым проверял ножи. — Невеста, подпишись!
Слово «невеста» привело Сорку в смятение. Она сидела, раскрасневшаяся, и смотрела на резника.
— Ну?
— Погоди, Сорка, погоди, — произнесла счастливая Брайна, — слушай меня, подпишись на всех трех языках: на идише, польском и французском, три раза получишь деньги за подпись, ха-ха!
— Верно, верно, — развеселились собравшиеся.
Резник вынул цветной носовой платок с пятнами от табака, один конец дал Бореху, а другой Сорке и крикнул:
— Жених и невеста, подтвердим договор!
— Мазл тов, мазл тов, жених и невеста, мазл тов! — И тарелки полетели на пол.
Борех смущенно дотронулся пальцем до Сорки, чтобы та взглянула на него, кивнул и поздравил ее. Сорка покатилась со смеху, устыдилась, обняла стоявшую рядом Брайну и расплакалась.
— Ой, ей есть от чего плакать, — подхватила Брайна. — Если бы твоей маме довелось дожить… Такая молодая, ой-ой-ой!
Гитл обняла Сорку, поцеловала и надела на нее большую золотую цепочку.
— Вот, доченька, плата за подпись!
Сорка поцеловала Гитл в руку, потом бросилась ей на шею, и женщины вышли в другую комнату.
— Ну, господа, что мы сидим? — сказал юноша. — Мы сами себя обслужим. Давай, Шмуэл-Довид, ведь ты как-никак здесь главный!
Шмуэл-Довид вместе с юношей принесли крупник и разлили его по тарелкам. Гости, обжигаясь, с удовольствием принялись за еду.
— Да, — закряхтел, словно от боли, пожилой хасид, — тноим? Я-то знаю. Хасиды непритязательны!
— Слова, рукопожатия достаточно!
— Нет, — Шмуэл-Довид отер двумя пальцами усы от крупника, — у меня тоже были тноим! И мой отец, да упокоится с миром, был преданным коцким хасидом! Я помню всякое, помню как сегодня: когда святой Лейбуш заводил хоровод, так весь дом ходил ходуном! А как
— У всех коцких особые ухватки, — отозвался торговец мукой Залмен, человек с набитым ртом, который разговаривал так, будто все время что-то жевал. — А сам реб Менделе, да будет благословенна его память! Его напевы! Его походка! Кто сейчас может оценить это? Когда он выкрикивал свои назидания, как рассказывают, все хасиды разбегались по лесу!
— Реб Авремл Чехоновер, да будет благословенна его память, не очень-то ценил его, — бросил кто-то.
— Что мы знаем? — встрял Шмуэл-Довид. — Ценил, не ценил, кто способен понять их отношения? Так рассказывают, да. Реб Янкеле из Варки [23] однажды пришел с миньяном хасидов за Чехоновером, он приглашал гостей к отцу, в его честь. За ужином ребе, благословенна его память, произнес: «Янкеле, скажи что-нибудь». — «Папа, — начал Янкеле, — на субботу Песни [24] я был в Коцке. Во время третьей трапезы ребе завел со мной разговор о музыке. Говорил, по своему обыкновению, умно, заковыристо! Я сказал: „Ребе, почему вы не напишете трактат о музыке?“ Он ответил мне так: „Ты прав, я хотел написать трактат, и не только о музыке, обо всем, но совсем маленький, всего на одну страницу, но я уверен, что меня никто не поймет“». Реб Авремл, благословенна память его, выслушал, и ему не понравилось. «Э-э, еврею не подобает так вести себя! Больше веры, хоть немного больше!»
23
Город в Мазовецком воеводстве, в Польше.
24
В субботу Песни читают недельный раздел Вешалах, содержащий песнопение, которые пели евреи во время бегства из Египта, когда перед ними расступилось Красное море.
— И что вы думаете? — Резник опустил голову и стал тихо рассказывать. Хасиды навострили уши, впитывая каждое слово. — Что вы думаете? В пятницу под вечер, когда реб Янкеле сидел у своего отца, благословенна память его, и рассказывал, реб Менделе бродил из комнаты в комнату, весь в белом, всех отгонял, не позволяя подходить близко к себе и хлопал в ладоши: «Отец, помоги! Отец, помоги! Ты же милостивый и милосердный! Ждать праведников… слишком долго, долго… пусть будут грешники! Да, грешники!»
Ребе, благословенна память его, вошел в синагогу, приблизился к покрытому столу, у всех на глазах вынул свечу из подсвечника и вскричал: «Лейс дин велейс дайон!» [25]
— Что на это сказать? Я сам слышал от святого Лейбуша, что в ту же секунду, когда ребе поднял свечу, воцарилась тьма египетская! Загремел гром, засверкали молнии, и лес — Коцк, да будет вам известно, испокон веков стоит в лесу — заполыхал. Хасиды сразу поняли, что настал конец света, и в ужасе разбежались по полю. Внезапно начался потоп.
25
Нет закона и нет судьи (иврит).