Последний верблюд умер в полдень

Питерс Элизабет

— Спросите у Его Высочества, что случилось с белым человеком, Уиллоуби Фортом, и его женой.

Челюсть старика отвисла. Он с тревогой взглянул на принца. Но перевода не потребовалось: либо Настасен знал английский лучше, чем признавался, либо само имя мистера Форта сделало смысл фразы совершенно ясным. Впервые за весь вечер его тонкие губы изогнулись в улыбке. Нарочито медленно он произнёс только одно слово.

Я знала, что это за слово. Потрясение и понимание, которые должны были отразиться на моём лице, вызвали ещё более широкую улыбку Настасена, обнажившую

крепкие белые зубы. Обернув свободный конец перевязи вокруг головы, он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

ТОЛЬКО ПОПРОБУЙТЕ ТРОНУТЬ ЭТУ МАТЬ!

— Мертвы! — воскликнула я. — Они мертвы, Эмерсон! Я боялась, я боялась этого, и всё-таки надеялась… Ты видел, как этот отвратительный молодой человек улыбался, когда говорил мне? Он знал, что новости огорчат меня, и я убеждена, что он специально…

— Тише, Пибоди. — Эмерсон обнял меня. Мы были одни; остальные поспешили удалиться вслед за принцем, чей внезапный уход, похоже, застал их врасплох. В комнате царил полный кавардак; лужи разлитого вина, кости, обрезки хлеба и осколки битой посуды вперемешку валялись на полу.

Слуги под руководством Служанки уже трудились вовсю, устраняя беспорядок. Я прислонилась к сильному плечу мужа и изо всех сил пыталась успокоиться. Твоё поведение абсурдно, сказала я себе строго. Ты не была знакома ни с мистером Фортом, ни с его женой, а ведёшь себя, будто потеряла кого-то из близких родственников.

Эмерсон протянул мне носовой платок. Я вытащила свой и промокнула глаза.

— Я считаю, что ты верно оценила характер принца, мама, — сказал Рамзес. — Сожалею, что ты доставила ему удовольствие своим расстройством, ибо я уже знал правду от Тарека и мог бы сообщить её тебе с большей деликатностью.

— Кажется, Рамзес, в твоих замечаниях слышится критическая нотка, — ответила я. — И я категорически возражаю против неё. И… что же сказал Тарек?

Рамзес огляделся в поисках чего-нибудь, чтобы усесться, но, увидав беспорядок на полу, скривил губы. Хотя его личные привычки оставляли желать много лучшего, в некоторых отношениях он был привередлив, как кошка. (То есть — нетерпим к любому хаосу, кроме того, который учинил собственноручно.)

— Мы можем уйти в спальную комнату, мама? Там будет гораздо удобнее беседовать.

Так мы и сделали. Эмерсон рассеянно переступал через слуг, которые ползали вокруг, подбирая объедки. Темнота сгущалась, но по нашим меркам было ещё рано; как и другие народы, не обладающие эффективными средствами искусственного освещения, жители Святой Горы вставали на рассвете и рано укладывались спать. Я немного устала, так что обрадовалась возможности прилечь. Эмерсон выпрямился в кресле, и Рамзес, свернувшись калачиком у подножия кровати, откашлялся и начал:

— Миссис Форт после прибытия сюда недолго оставалась в живых. «Она отправилась к богу», как выразился Тарек; по моему мнению, довольно деликатно. Мистер Форт прожил много лет. Тарек заверил меня, что он был счастлив здесь и не хотел уезжать.

— Ха! — воскликнула я. — Не очень-то в это можно

поверить!

— Ну почему же, — возразил Рамзес. — Вполне возможно, что его просьба о помощи была написана в самом начале заточения.

— И доставлена через десять лет?

— Странно всё это, — задумчиво произнёс Эмерсон. — Сообщение следовало послать ещё при жизни миссис Форт. Но, возможно, её муж передумал.

— Он сделал это, — сказал Рамзес. — Если вы позволите мне закончить…

— Как умер мистер Форт? — потребовала я.

Рамзеса прорвало:

— По совершенно естественным причинам, если верить Тареку, и я не вижу причин, почему мы должны в этом сомневаться, ибо он рассказал, что мистер Форт дослужился до звания советника и наставника королевских детей; именно с его помощью Тарек и некоторые другие выучили английский, и Тарек говорил о мистере Форте с искренними любовью и уважением. — Он сделал паузу и глубоко вздохнул.

— Это не объясняет ни сообщение, ни карту, — критически заметила я. — Ни того, что Тарек пришёл наниматься к нам, ни того, почему он так поступил, ни того, по какой причине мы пребываем здесь.

Глаза Рамзеса раздражённо сузились.

— Тарек не мог говорить свободно. Не все из присутствовавших сегодня были лояльны к нему. Он предупредил меня, чтобы мы соблюдали осторожность в высказываниях, цитируя заповедь: «Человек может погибнуть из-за своего языка»…

— А, папирус Ани^[115]! — вскричал Эмерсон. — Только подумать, что древняя книга мудрости жива до сих пор! Должно быть, её привезли в Куш жрецы Амона, которые бежали из Фив в начале двадцать второй династии. Пибоди, помнишь оставшуюся часть — «Не открывай своё сердце незнакомцу»?

— Я помню. Превосходный совет, но, кажется, Рамзес уступает своей любви к театральным эффектам, когда интерпретирует его, как предупреждение.

Рамзес попытался возмутиться, но не успел возразить, как отец выступил в его защиту.

— Я склонен думать, что всё обстоит именно так, как интерпретирует Рамзес, Пибоди. Похоже, мы оказались в центре политической борьбы за власть. Тарек и его брат сражаются за царский трон…

— Решение за богом, — перебила я. — Ты ведь слышал, что сказал мне Муртек; он явно имел в виду предстоящее пришествие бога.

— Да. Но надеюсь, ты не настолько наивна, чтобы считать бога нетленным. За благочестивыми банальностями надписей, подобных тем, что повествуют о Тутмосе Третьем^[116], скрыта та же самая уродливая истина, которая руководит современной борьбой за власть и престиж. В Египте Верховные жрецы Амона были eminences grises^[117] позади трона, а кончилось тем, что они сами захватили корону.

— Значит, ты думаешь…

— Я думаю, что и Настасен, и Тарек хотят сесть на царский трон, — сказал Эмерсон. — А что касается Верховного жреца Аминреха… — Увидев, как в дверях появилась служанка, он замолчал, пробормотав проклятие. — Чёрт возьми, что ей надо? Скажи ей, чтобы убиралась отсюда.