Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— Но ведь некоторые из женщин не уродливы, — сказал Эмерсон, ухмыляясь жрецу, как мужчина мужчине.
Лицо Муртека просветлело.
— Желает ли почтенный сэр женщину? Я послать за ней.
— Нет, нет, — постарался скрыть своё отвращение Эмерсон, ткнув меня под рёбра, чтобы удержать от реплик. — Я не хочу женщину, кроме почтенной мадам.
Лицо Муртека потемнело. Пожав плечами, он заковылял вверх по лестнице.
— Ну, знаешь! — с негодованием воскликнула я. — Судя по всему, на твоё вмешательство смотрели бы сквозь пальцы, а то и одобрили бы, если бы ты захотел взять
— Моногамия не является универсальным правилом, Пибоди, — ответил Эмерсон, взяв меня под руку, когда мы начали подниматься по ступенькам. — И мне известно, что во многих обществах женщины приветствуют новых жён — как для дружеского общения, так и для помощи в выполнении домашних обязанностей.
— У меня другое мнение, Эмерсон.
— И я не удивляюсь, Пибоди. — Эмерсон посерьёзнел. — Похоже, ты была права: реккит живётся немногим лучше, чем рабам. Они, возможно, были коренными жителями этого оазиса; нынешний правящий класс ведёт свою родословную от эмигрантов из Египта и Мероэ, и браки между различными народами запрещены, или, по крайней мере, не рекомендуются. Хотя определённое количество скрещивания, несомненно, имело место.
— И несомненно, мужчины таковы, каковы они есть, — отрезала я.
— Пибоди, ты же знаешь, что у меня нет и никогда не будет…
— За исключением присутствующих, конечно, — уступила я.
* * *
Муртек распростился с нами в душераздирающей манере страдальца, сказавшего последнее «прощай» умирающему другу — или умирающего, сказавшего последнее «прощай» своим друзьям. Казалось, он постарел на десять лет; двум стражникам пришлось нести его на носилках.
— Как ты думаешь, мы действительно поставили его под угрозу своими действиями? — спросила я, пока мы шли к себе в сопровождении оставшейся стражи.
Эмерсон ответил вопросом на вопрос:
— Тебя это действительно заботит?
— Вообще-то да. Он — приятный старый джентльмен, и вряд ли можно винить его за неспособность подняться выше ошибочных норм своего общества.
— Тебе бы следовало скорее подумать об опасности, которой мы подвергли себя.
— А разве мы об этом не думали?
— Никакой пользы мы себе не принесли, — спокойно промолвил Эмерсон.
— У нас не было выбора в этом вопросе, — с невероятным величием заявил Рамзес. — Мы никак не могли поступить иначе.
— Совершенно верно, мой сын, — Эмерсон похлопал его по спине. — В таком случае нам остаётся только ждать, и увидим, чем это закончится. Я не сомневаюсь, что Муртек сообщит о происшедшем: ему известно, что если он промолчит, донесёт кто-то из стражников.
Ментарит набросилась на меня, кудахча и качая головой, и настояла, чтобы я сменила одежду, особенно ботинки, которые пропитались различными вредными субстанциями. Я не возражала, ибо все ещё пылала от возбуждения, предпринятых усилий и невыносимой жары в деревне. Я как раз пыталась зашить прореху в брюках — раздражающая задача,
Я уколола себя в большой палец.
— Где, дьявол всех… — начала я.
— Она перепрыгнула через стену, — ответил Рамзес с выражением почти нормального детского удовольствия на лице. — Может быть, это сестра или брат кошки Бастет, как ты думаешь, мама?
Существо имело некоторое сходство с домашней любимицей Рамзеса, которую мы взяли к себе во время одной из ранних экспедиций в Египет. Но, хотя это кошачье отродье обладало той же самой тёмно-жёлтой окраской, что и Бастет, однако было крупнее самое меньшее в два раза — а Бастет отнюдь не малютка.
— Хочешь подержать её, мама? — Рамзес протянул мне кошку. Я оценила готовность поделиться удовольствием, но решила отказаться. Хотя кошка и щурила на меня огромные золотые глаза, но когти не выпускала.
Рамзес скрестил ноги и сел, бормоча с кошкой, которая, казалось, наслаждалась вниманием.
— Любопытно, — сказала я, наблюдая за ними с улыбкой. — Мы ведь не видели кошек в деревне?
— Вполне вероятно, что они пользуются более высоким статусом, как и в древние времена, — ответил Рамзес, щекоча кошку под подбородком. Скрипучее мурлыканье сопровождало следующие слова Рамзеса: — У неё ошейник.
И в самом деле — аккуратный воротничок из соломы или камыша. Я не замечала его, пока кошка не подняла голову: роскошный мех был слишком толстым.
Рамзес забавлялся с кошкой в течение некоторого времени — если «забавлялся» является правильным словом. Было жутковато смотреть на них: головы рядом, обмениваются шумом и мурлыканьем и — со стороны кошки — редким хриплым мяуканьем, которое весь мир считает ответом на вопрос. В конце концов она скатилась с колен Рамзеса, поднялась на лапы и удалилась прочь. Рамзес последовал за ней в сад.
Вечер, казалось, тянулся бесконечно. Такое часто случается, когда ждёшь чего-то с нетерпением. Наконец, я расположилась на кушетке, а Эмерсон вышел из своей комнаты.
Его хозяйская походка и повелительный жест, отправивший Ментарит хихикать подальше отсюда, отчётливо дали мне понять удовольствие, получаемое им от этой церемонии. И сложившееся впечатление укрепилось в результате определённых действий со стороны моего супруга, который, по общему признанию, предложил новые и пикантные темы для воплощения в жизнь.
Немного позже спустя мы заговорили о покушении.
— Крайне маловероятно, — заявил Эмерсон всё в той же властной манере.
— Не согласна. Любой желающий может подняться по садовой стене. Даже я сама.
— И упадёшь в ожидающие руки нескольких стражников, Пибоди.
— Откуда ты знаешь? Ты видел их?
— Нет, но слышал. Я предположил, что они будут там, потому что сад, как ты и предположила, является уязвимым местом. Тщательно прислушиваясь, я периодически слышал грохот оружия или бормотание людей. Что касается окон, человек может протиснуться, но не бесшумно: они чрезмерно узкие и находятся слишком высоко.