Последний вервольф
Шрифт:
Я позвонил Харли из фойе «Зеттера».
— Я чист, — сказал он. — Мне только что звонил Фаррелл. Они и не знали, что ты здесь. Преследовали вообще не тебя. Тот парень был даже не из лондонского отделения. Француз. Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас я мог бы спокойно спать дома в своей постели?
Мой охотник, Поль Клоке, уже месяц был под надзором парижского ВОКСа.
— Мелкая сошка, — пояснил Харли. — Просто он слишком часто оказывался в неподходящих местах в неподходящее время. К тому же, похоже, он достал Жаклин Делон.
Жаклин Делон — наследница состояния «Делон медиа», страстная оккультистка и редкая красавица. Я
— Французскому агенту вообще не полагалось быть в Англии, — продолжал рассказывать Харли. — Он должен был позвонить, чтобы мы забрали его из Портсмута. Но ты же знаешь этих французов. Они уверены, что мы все — некомпетентные педики.
— Ты хотел сказать — педики, к тому же некомпетентные.
— Смешно. В общем, черт знает, как так получилось, но Клоке следил за тобой в Париже, а потом вышел на охоту здесь. Решил сделать себе имя на скальпах. Я так понимаю, его забраковали в ВОКСе. Французы быстро его выследили и остановили, пока, по иронии судьбы, он выслеживал тебя.
— Этого не может быть, — возразил я. — Если бы этот дубина следил за мной в Париже, я бы знал. Он никуда не годится.
— Ты уверен?
— Уверен.
Я услышал, как в стакане звякнули кубики льда, и Харли сделал глоток. Фойе «Зеттера» заливал теплый мягкий свет. Звон бокалов и шепотки, доносящиеся из все еще открытого бара, наполняли меня странным спокойствием. Из-за стойки ресепшена за мной наблюдали две девицы в фирменных блузках. Когда я вошел, на их лицах появилась такая улыбка, будто я — воплощение их эротических мечтаний. Особенность цивилизованного общества заключается в том, что отнюдь не каждый проходимец может остановиться в шикарном отеле.
— И тем не менее, Джейкоб, он за тобой следил. Уверяю тебя. Я только что говорил с Фарреллом, он в штабе. Французский агент тебя засек и — хоть и с опозданием — сообщил нам. ВОКС действительно узнал, где ты, но всего десять минут назад.
Это меня совершенно не убедило, но, судя по голосу, Харли был измотан, а я не хотел волновать его еще сильнее. Да, в Париже за мной велась слежка. Некоторые мои знакомые оказались замешены в громком деле, а я ради удобства слишком часто завязывал контакты с людьми. Вполне возможно, что, вконец одурев от подозрительности, я не заметил хвоста — идиотского хвоста с Магнумом. Харли подтвердил, что пули в нем были отлиты из чистейшего мексиканского серебра. Кем бы ни был этот Клоке, он знал, на кого ведет охоту.
— В любом случае, нам нужно ненадолго встретиться, — сказал Харли.
— Ненадолго? Через двадцать семь дней я буду мертв.
Тишина в трубке. Я почувствовал укол совести.
— Ты мне больше не доверяешь, Джейк?
— Прости. Забудь.
— Я тебя не виню. Зачем тебе грустная старая королева с гипертонией и больной задницей. Теперь тебе нужен кто-нибудь молодой, кто-нибудь, кто…
— Харли, забудь, прошу тебя.
Снова тишина. Может, он молча плакал. После операции он стал особенно эмоционален. Правда заключалась в том, что мне действительно был нужен кто-нибудь
— Не обращай внимания, — сказал я. — Я просто бешусь из-за слежки.
Харли прочистил горло. Когда я видел, как он безуспешно пытается открыть банку с рассолом или ищет в кармане очки, которые на самом деле у него на лбу, у меня разрывалось сердце. Но что такое — разорвавшееся сердце? Просто чувство. Я имел дело с чувствами, но имели ли они отношение ко мне?
— Ладно, все равно тебе нет смысла уезжать сегодня из «Зеттера», — сказал Харли. — Они уже знают, что ты там. Позвони утром, когда проспишься и придешь в себя.
— Может, ограничиться первым пунктом?
Снова молчание. В такие моменты становилось особенно заметно, как старается Харли избежать слова «любовь».
— Ну и кто на этот раз? — спросил он. — Надеюсь, не та, с силиконовой задницей?
— Нет, та была Катя, — сказал я. — А эта — Мадлин. Никакого силикона. Все натуральное.
6
Один вампир написал: «Величайшая разница между бессмертными и оборотнями (кроме очевидной эстетической) заключается в том, что вампиры гордятся своей метаморфозой, в то время как оборотни ее стыдятся. Стать вампиром значит развить остроту ума и изящество вкуса; это все равно что распахнуть дверь убогого жилища, чтобы обнаружить за ней великолепный особняк. Развитие личности не знает границ. Вампир получает бессмертие, безмерную физическую силу, способность к гипнозу и полету, духовное богатство и умение глубоко чувствовать. Оборотень получает лишь дислексию и постоянную эрекцию. Никакого сравнения…». Все это написано ради одной-единственной мысли: оборотни могут заниматься сексом, а мы — нет.
Меня сложно назвать женоненавистником — но я сплю только с женщинами, в которых не боюсь влюбиться. У меня нет другого выбора, но это все равно тяжело. Не потому что нелюбовь мешает желанию (скорее наоборот; нынешнее поколение даже научилось с этим мириться), а потому что моя нелюбовь не длится долго — особенно с проститутками, большинство из которых вступают на этот путь в надежде почувствовать себя привлекательными. Очень многие столичные девушки по вызову невероятно привлекательны.
В прошлом году я нанимал двадцатидевятилетнюю аргентинку Викторию. С первой же минуты знакомства ее душа говорила с моей на каком-то сакральном языке. Мы занимались оральным, вагинальным и анальным сексом (именно в таком порядке; говорю же, я не женоненавистник) шесть часов подряд (3600 фунтов в денежном эквиваленте), потом сходили за покупками в «Борроу-маркет» и вместе позавтракали, любуясь Темзой. Переходя Хангерфордский мост, мы взялись за руки. Ветер взметнул ее темные волосы, и она подставила лицо для неизбежного поцелуя, почти с усталостью думая о том, что могло бы между нами произойти. Она мне чертовски нравилась. Затем она спросила: «Ты же понимаешь, что это плохо кончится?». Я посадил ее в такси на набережной Эмбанкмент, а потом позвонил в агентство и попросил больше никогда ее не присылать.