Последний викинг. «Ярость норманнов»
Шрифт:
Эйнар Брюхотряс поведал, как они с епископом и множеством христиан и язычников, жаждущих узреть чудо, отправились на песчаный холм и начали рыть землю в месте, указанном бондами.
– Гроб был зарыт неглубоко и почти сам вышел из песка. И что вы думаете? – с торжеством вопрошал Эйнар. – Со дня тайного погребения Олава прошло двенадцать месяцев и пять дней, а гроб был совсем как новый, будто его только что обстругали.
Так говорил Эйнар Брюхотряс, но он многое упустил. Добавим к его словам неоспоримые свидетельства бывших язычников, обращенных в истинную веру благодаря чудесам, свершившимся после открытия гроба Олава святого. Когда епископ Гримкель подошел к гробу, из него разнеслось райское благоухание. Епископ открыл лицо конунга. Оно совсем
– Альвива, мать конунга Свейна, от которой исходит все зло в Норвегии, разверзла свои греховные уста: «Удивительно долго не разлагаются трупы в песке. Если бы он лежал в земле, такого бы не случилось». Я не утерпел и велел Альвиве немедленно замолчать и стал поносить ее последними словами. И столь громким был ропот народа, вставшего на мою сторону, что мать конунга стерпела обиду и удалилась вместе с данами.
Епископ Гримкель по единодушному решению всего норвежского народа объявил, что Олав конунг – святой. Затем гроб с телом конунга внесли в церковь Клеменса и поставили над алтарем. Гроб обернули шелковой тканью, а сверху покрыли дорогими коврами. Эйнар Брюхотряс завершил повествование:
– Ныне епископ Гримкель радеет о святых останках Олава конунга. Он стрижет ему волосы и ногти, ибо они продолжают расти. Сигват Скальд сочиняет «Поминальную драпу об Олаве святом» и уже спел несколько вис:
Солгу ль? У Олава досель не истлелаПрядь, что росла в Гардах.Светел был челом он.Болезнь снял с Вальдамара.Побледневшая Ингигерд вскрикнула и схватилась за сердце. Ярицлейв Мудрый повернулся к супруге. Сначала Ингигерд не могла произнести ни звука, затем, справившись с сильным волнением, заговорила прерывающимся голосом:
– Мой господин, ты помнишь дружинника Вальдемара, исцеленного Олавом?
Ярицлейв Мудрый качнул головой в золотой диадеме:
– Володьку Шалого? Он хмельным делом свалился с коня и сильно расшибся. Помню, Олав посмеялся над дурнем и велел намазать его свежим навозом с ног до головы. Володька вскоре оправился. Недаром говорят, что пьяному море по колено!
Ингигерд с жаром возразила супругу:
– Разве один Вальдемар получил исцеление от рук Олава? У вдовы посадника Марены сын страдал от нарыва в горле. Она просила меня дать ее сыну снадобье из трав, но ничего не помогало. Тогда я послала ее к Олаву. Она пришла к нему и сказала, что ее сын при смерти. Конунг ответил, что он не лекарь и что ей надо обратиться к лекарю. Тогда она призналась, что пришла по моему совету. Олав не мог отказать мне. Он осмотрел мальчика, потом взял кусочек хлеба, размочил его и положил крестом себе на ладонь. Потом он положил этот кусочек хлеба мальчику в рот, и тот его проглотил. У него сразу прошла боль, а через несколько дней он совсем выздоровел. Мать мальчика и все мы думали, что у Олава просто искусные руки, какие бывают у тех, кто владеет ремеслом врачевания. Но сейчас ясно, что исцеление было подлинным чудом. Эйнар, когда ты вернешься в Норвегию, возвести всем, что свои первые чудеса святой Олав совершил в Гардах.
Выслушав супругу, Ярицлейв Мудрый обратился к Эйнару Брюхотрясу:
– Ты поведал нам много чудесного, что не сразу охватишь слабым человеческим разумом. Мы поразмыслим над сказанным и посоветуемся со святыми мужами-черноризцами. Сейчас же приглашаю вас на трапезу. Подкрепи силы и освежи свое уставшее горло.
Рыжий толстяк с благодарностью принял приглашение конунга. Гостей усадили за стол. Ингигерд, взволнованная известием о том, что ее бывший
– Я окликнул его: «Князь, что ты делаешь?» Князь Олав спохватился, собрал все стружки в свою ладонь и сжег их на свече.
Священник, служивший в домовой княжеской церкви, наставительно воскликнул:
– Отсюда видно, каким набожным был Олав и как он боялся осквернить день воскресный, установленный Господом для отдохновения от трудов праведных!
Харальд не слушал людей, славословящих его брата. Ярицлейв Мудрый заметил его хмурый вид. Он наклонился к нему и спросил вполголоса:
– Что кручинишься, молодец?
– Господин, признаюсь, мне многое показалось странным в рассказе Эйнара Брюхотряса.
– Что именно?
– Эйнар сказал, что Торир Собака первым из могущественных людей признал святость Олава. Я своими глазами видел, как Торир вонзил копье в брата. Мне трудно поверить, что он первым признал его святость.
Ярицлейв Мудрый задумчиво погладил бороду.
– Знаешь, Харальд! Я уже начал забывать северный язык, хотя жил в Швеции. Но все же кое-что я еще помню. Мне кажется, что Эйнар сказал, что этот пес был первым из врагов твоего брата, поведавший о чуде, когда святость Олава стала явной для всех. У тебя память моложе. Не ошибаюсь ли я?
Харальд постарался поточнее восстановить в памяти слова Эйнара. Пожалуй, Ярицлейв Мудрый прав: Эйнар сказал, что Торир Собака признал святость Олава, когда она стала явной для всех. А что ему еще оставалось делать? Бросить свой остров и бежать? Ярицлейв Мудрый как будто подслушал его мысли и заметил с улыбкой:
– Раскаявшийся грешник – как раз то, что нужно для пущей убедительности. Ать такового пса не бысть, оже надо измыслить.
Харальд подумал, что дело не в раскаявшемся убийце. Сейчас все враги и изменники бросились славословить брата. Их голоса громко слышны, в отличие от тех, кто защищал брата с оружием в руках и пал на поле битвы. Сигват Скальд уклонился от участия в сражении. Его друзья-скальды погибли, а Сигват теперь сочиняет поминальную драпу о конунге. Эйнар Брюхотряс тоже остался в стороне, а теперь уверяет, что Олав святой и мощи его нетленны.
– Господин, – обратился Харальд к Ярицлейву Мудрому. – Позвольте поделиться сомнениями, которые раздирают мою душу. Мы слышали, что гроб брата был новым, словно только что выструганным. Между тем я хорошо помню, что Торгильс, скупой, как всякий бонд, сколотил гроб из старых, растрескавшихся досок. Откуда взялся гроб из новых досок и кто покоился в нем, свежий, словно убитый накануне? И почему Торгильс сначала уверял всех, что гроб утопили во фьорде, а потом, после долгой беседы с епископом, свидетельствовал иначе?
– Не терзай себя праздными мыслями, Харальд. Если епископ, вся норвежская знать и весь народ признали Олава святым, то его брату не следует идти против общего гласа.
– Мне в голову не приходило, что брат был святым, – признался Харальд.
– Мне тоже удивительно думать, что мои братья Борис и Глеб, с коими мы знатно напроказничали в детстве, теперь святые. Они небесные заступники за нашу землю. Олава ждет такая же судьба. Вспомни вещий сон Олава. Ему было дано предзнаменование, что он станет вечным королем Норвегии. Отныне и во веки веков Олав святой – небесный покровитель вашей страны.