Последний владыка

Варенберг Анна

— Плохо просишь! После всего, что ты посмел мне наговорить, я не могу так простить твою дерзость. Но не потому, что я мстителен. Мстить тебе просто смешно. Но ты вынудил меня для твоей же пользы, чтобы ты впредь не совершал непоправимых ошибок и все понял как следует… Встань на колени.

Чуть помедлив, Джошуа выполнил его требование. Фрэнк подошел к нему и, запустив руку в его волосы, заставил его поднять голову.

— Ну, теперь говори.

— Прости, Фрэнк. Я был неправ. Больше такого со мной не повторится, клянусь. Я буду делать все, что ты мне прикажешь.

— Как твое имя?

— Тревер.

— Хорошо, — Фрэнк разжал пальцы и толкнул его ногой в грудь, так что Джошуа отбросило назад. — Вставай, — Джош поднялся, ожидая новых распоряжений.

— Сядь и дай мне руку.

Он спустил с плеча комбинезон. Фрэнк привычно вонзил длинную тонкую иглу глубоко в его тело. Джош, прикрыв глаза, прислушивался к тому, как действует на него раотан,

синтетический препарат, поддерживающий его жизнь. Но помимо этого, он ощущал и нечто незнакомое, впервые испытываемое, черно — красное, и не знал, как это назвать. Хотя подходящее слово, имя его чувству было найдено в незапамятные времена. И это имя было — ненависть.

…Фрэнк и сам не понимал, с чего он вдруг так взбесился. Можно подумать, не знал прежде, что Идис постаралась испортить его творение, напичкав его сознание болтовней о высоких материях. Джошуа вообще оказался набит массой ненужной, бесполезной информации, слишком развит, благо, как губка, впитывал любые знания и намертво запоминал все, что ему преподносилось. А многое знание, как известно, рождает многую скорбь. Это Фрэнк испытал на себе. Его неуемная потребность в освоении новых и новых областей науки давно стала притчей во языцех — Рейнольдс никогда не останавливался на достигнутом рубеже.

С Тревером он познакомился в экспедиции на один из спутников Юпитера. Фрэнк нанялся простым рабочим, чтобы раздобыть денег на третье или четвертое по счету образование. «Хороший, в общем, парень, — посмеивался тогда над ним Тревер, — только малость сдвинутый на учебе». Собственно, Рейнольдс и до сих пор продолжал учиться, что было столь же естественной и насущной его потребностью, как дышать. Знание не имеет пределов, оно столь же бесконечно, как сама Вселенная, и невыразимо жаль, что жизнь человеческая слишком коротка, чтобы успеть постичь хотя бы сотую долю желаемого. Фрэнк много думал об этом, и особенно после того, как Тревер вернулся с солнечными камнями и рассказал ему о Шеннече. Уникальный мозг Рейнольдса тут же заработал в новом направлении. Как сделать, чтобы самому стать таким, как Шеннеч? Вечным — ну, или очень долго живущим — Властителем, подчинившим себе совокупность множества чужих сознаний? К тому времени он как раз получил научную степень в области генетики и биоинженерии, что позволило Фрэнку не бесплодно мечтать (что для него в принципе было совершенно нехарактерно), а перейти к действиям. Для начала он создал Джошуа — скажем, провел несложную работу, технически доступную даже студенту. А затем постарался устранить или нейтрализовать все побочные эффекты, препятствующие нормальному функционированию искусственно созданного организма, и установил относительно точные пределы его возможностей. Фрэнк сделал то, чего никто до него не совершал — отработал технологию замедления физиологических процессов человеческого организма и сумел синтезировать уникальный препарат, раотан, оказывающий действие на скорость отмирания аксонов. По большому счету, он был готов к новой стадии эксперимента — если все пройдет гладко, он, Фрэнк Рейнольдс, увеличит продолжительность собственного существования до семисот — восьмисот и более лет, став Первым Шеннечем из плоти и крови, а не камня. Но на этом блистательном пути возникало множество досадных, нелепейших препятствий, в частности, отсутствие необходимого количества средств для новой серии экспериментов, которые Фрэнк по вполне понятным причинам держал втайне. Обладая немалыми навыками по части решения такого рода проблем, Рейнольдс отправился в Чашу Богов с благородной миссией спасения вымирающей расы дайонов и получив, соответственно, финансирование Совета для этой программы, предполагал часть средств использовать для собственных исследований в интересующей его области. Кроме того, он уже давно понял, что ему необходимы солнечные камни, приобрести которые Фрэнк был не в состоянии. Зато два — целых два! — таких бесценных сокровища имелись у Тревера и до сих пор, по счастью, не были им проданы. Получить их — еще одна «идеяфикс» Фрэнка. Эти камни давали реальную власть на Меркурии, если использовать их по назначению, так, как делал это Шеннеч. Тревер просто не понимал своего счастья, а Рейнольдс не собирался его просвещать относительно собственных великих замыслов.

Тревер, признаться, вообще его изрядно раздражал, постепенно превращаясь в глазах Фрэнка из друга во врага… и тоже с тех пор, когда разом получил все то, к чему Рейнольдс слишком долго и настойчиво продвигался, шаг за шагом поднимаясь по ступеням лестницы, ведущей к известности и власти. Тысячи бессонных ночей, труд до кровавого пота, самое ревностное, строгое отношение к себе, чтобы не испортить репутацию неосторожным поступком… А Тревер никогда не относился к жизни серьезно, но удача, как всякая шлюха, сама вешалась ему на шею. Если Треверу — бродяге и страннику — Фрэнк искренне сочувствовал и от душей симпатизировал, то тот же самый человек в новом статусе любимца, фортуны…

Решение возникло само собой. Тревер должен был исчезнуть, а созданный

Фрэнком двойник занять его место, передав своему творцу солнечные камни. Но если первая часть задуманного не вызвала особенных сложностей в ее осуществлении, то вторая натолкнулась на препятствие. Этого Фрэнк никак не ожидал! Дублеру следовало заменить основного игрока, выбывшего из игры, а он вдруг вздумал сопротивляться, отстаивая собственную личность. У Рейнольдса просто не было иного выхода, кроме как самым жестким образом расставить все по местам, что он и сделал без колебаний. Так он поступал всегда, если обстоятельства требовали от него принимать быстрые однозначные решения. Он должен был вернуться на Землю и получить солнечные камни, эти кристаллы слишком много значили для Фрэнка — на них строилось все грандиозное здание его дальнейшей почти тысячелетней судьбы.

«У меня в запасе, в самом худшем случае, двенадцать часов, — Джошуа не мог отвести глаз со все еще остававшегося незапертым сейфа, в котором Фрэнк хранил бесценные ампулы с раотаном. — Не так уж много, совсем немного, но если учесть, что по сравнению с вечностью человеческая жизнь длится не больше мгновения…» Так что с философской точки зрения терять ему было нечего. Впрочем, как и с любой другой. Если придется умереть, по крайней мере, он умрет свободным — от Фрэнка с его ледяными глазами и стальным голосом. И далее от голубоватой субстанции, продлевающей его существование… Он превратился в ее раба после того, как Рейнольдс однажды продемонстрировал ему, что случится, если Джош не получит ее вовремя. Но теперь страх исчез. Реактивная психика Джошуа сослужила добрую службу: пьянящее чувство внутренней свободы овладело им целиком, а остановить человека в таком состоянии непросто.

Один за двоих, за себя и Тревера, вот что он сейчас понимал совершенно точно, ибо был уверен в двух вещах: Фрэнк пытался убить Тревера и считает, что достиг успеха, иначе не требовал бы от Джоша играть чужую роль, выдавая себя за другого. Но Тревер жив. Это подсказывало Джошу сердце, он не осознавал смерть своего двойника. Между ними сразу, с первой встречи, установилась незримая прочная внутренняя связь, глубокая душевная близость, когда один человек ощущает другого, точно себя самого. Джошуа сейчас мог наверняка сказать о Тревере, что он далеко, ему плохо, но главное — он жив! Нужно найти и предупредить Тревера раньше, чем он снова встретится с этим параноиком. Джошуа, осторожно ступая, подошел к Фрэнку сзади. Звериное чувство опасности не подвело Рейнольдса. В последнюю долю секунды он успел обернуться, и нанесенный Джошуа страшный удар не убил его наповал, пройдя по касательной, а только оглушил. Отступать было некуда. Джошуа метнулся к сейфу, в котором лежали драгоценные ампулы, и принялся рассовывать их по карманам.

— Что ты делаешь?! Стой!..

— А пошел ты, — выдохнул Джош, каблуком припечатав к полу потянувшуюся к нему руку Фрэнка и с удовольствием услышав его вопль и хруст раздавленной кости. — Ничего у тебя не выйдет, гадина. Потому что я этого не допущу.

Он понимал, что, едва очнувшись, Фрэнк тут же начнет преследовать его, поэтому требовалось шевелиться быстрее. Джошуа бежал по незнакомым узким улочкам Олабара, петляя, как заяц, все увеличивая скорость и радуясь тому, что отлично умеет двигать ногами. Только бы сохранить ампулы, билось в его голове. Бег по такой жаре мог ему дорого обойтись, но пока Джош чувствовал себя прекрасно, за двадцать минут, развив очень приличную скорость, он даже не сбил дыхание. Сказывались постоянные ежедневные тренировки и отменно здоровое сердце. Понимал он и то, насколько отличается от дайонов и какой белой вороной выглядит в современной одежде среди них, не говоря уж о том, что и его внешность с дайонами имеет мало общего. Пока ему не требовалось скрываться, это не имело никакого значения, а теперь дело другое. Он не знает в Олабаре ни единого человека! Да и во всей Галактике общался всего с тремя — Фрэнком, Идис и Тревером, но это особый разговор. Кстати, о разговоре. Не обладая даже намеком на социальный опыт, Джошуа понятия не имел о том, как подойти и обратиться к кому бы то ни было, что сказать или спросить, как представиться. Ему никогда не доводилось этого делать. Однако хуже Фрэнка врагов у него быть не может, а потому, в точности как птица — подранок падает под ноги человеку, отдаваясь на его милость, бросился к первому попавшемуся дому, отчаянно стуча в низенькую деревянную дверь и не зная, что станет делать, если эта дверь не откроется. Но ему повезло.

— Входи, — сказал молодой мужчина с аккуратной бородкой и живыми темно — карими глазами. — Отдышись.

Джошуа рухнул на стоявший возле стены маленькой прихожей деревянный стул с высокой резной спинкой и перевел дух.

— Я художник, — продолжал мужчина. — Кангун. Говорю тебе о роде своих занятий, чтобы ты сразу понял, что есть у меня нечего и пить тоже, кроме воды — это сколько угодно. Поэтому если ты что-то украл, и за тобой гнались, но не поймали, ты сделаешь благое дело, поделившись со мной, а то третий день во рту ни крошки.