Последний занавес
Шрифт:
— Я любил эту девочку, — сказал сэр Генри, на удивление откровенно демонстрируя свои чувства, которые Анкреды вообще-то напоказ не выставляли, — любил, как собственного ребенка. Так и называл ее всегда, своей любимицей. И никогда не скрывал своих пристрастий. Когда меня не будет, — продолжал он, к смущению Трой, — она узнает… ладно, хватит об этом. — Сэр Генри шумно вздохнул.
Трой не знала, что сказать, и принялась чистить шпатель. Свет, проникающий из единственного незашторенного окна, потускнел. Сэр Генри выключил освещение сцены, и театрик погрузился в полутьму. Налетевший откуда-то сквозняк заставил их поежиться, о задник ударился
— Вы про бальзамирование что-нибудь знаете? — глухим голосом осведомился сэр Генри.
Трой так и подпрыгнула.
— По правде говоря, нет.
— Ну а я этот предмет изучал, — сказал сэр Генри, — глубоко изучал.
— Вот странно, — после некоторого молчания заговорила Трой, — мне как раз попалась на глаза эта чудная книжечка в гостиной, ну, та, что в стеклянном ящике лежит.
— Ах да. Она принадлежала одному из моих предков, тому самому, что Анкретон перестроил. Его самого бальзамировали, и его отца тоже, и отца его отца. У Анкредов это вошло в традицию. Потому, — заметил он с грустью, — у нас такой странный семейный склеп. Если я буду лежать там — у Нации могут быть другие пожелания, не мне говорить на эту тему, — но если буду, то все останется как прежде. Я уже отдал необходимые распоряжения.
«О Господи, — подумала Трой, — лишь бы покончить с этим». Она пробормотала нечто неопределенное.
— Ладно! — вздохнул сэр Генри и тяжело двинулся прочь.
Перед ступеньками, ведущими на сцену, он задержался, и Трой показалось, что его снова потянуло на откровения. Оставалось лишь надеяться, что тему он выберет повеселее.
— Что вы думаете о браках между кузенами? — спросил сэр Генри.
— Э-э… даже не знаю, что сказать. — Трой изо всех сил старалась собрать разбегающиеся мысли. — Кажется, я слышала, что современная медицина не против. Но у меня лично нет ни малейшего представления…
— Ну а я против, — громко сказал сэр Генри. — Не одобряю. Посмотрите на Габсбургов! На испанский двор! На Романовых! — Его громыхающий голос рассыпался на осколки.
В надежде отвлечь его внимание Трой начала было:
— Пэнти…
— Ха! — перебил ее сэр Генри. — Эти доктора ничего не понимают. Кожа на голове у Патриции! Обычная детская болезнь, а Уизерс, который целыми неделями без толку возился с ней, теперь собирается прописать депилятор. Черт знает что! Я говорил с матерью девочки, но лучше бы мне помолчать. Кто обращает внимание на стариков? — повысил голос сэр Генри. — Никто. У нас старинная семья, миссис Аллейн. Мы ведем свой род от сира де Анкреда, который сражался рядом с Вильгельмом Завоевателем. И даже раньше. Раньше. Есть чем гордиться. Надеюсь, и мне, на свой скромный лад, удалось не опозорить семью. Но что будет, когда я уйду? Я оглядываюсь окрест в поисках наследника, и что же? Что я вижу? Вещь! Надутого индюка!
Он явно ожидал какой-то реакции на это высказывание о Седрике, но Трой ничего не приходило в голову.
— Последний из Анкредов! — вновь заговорил сэр Генри, устремляя взгляд на Трой. — Семья, ступившая на эту землю вместе с Завоевателем, уходит с…
— Но ведь он может жениться… — возразила Трой.
— И народить котят! Фу!
— Тогда, возможно, мистер Томас Анкред…
— Старина Томми! Нет! Разговаривал я со стариной Томми. Ему наплевать. Он умрет холостяком. И жене Клода наплевать. Эх, я-то надеялся, что линия продолжится еще до моей смерти. Ничего, видно, не получится.
— Видит Бог, — возразила Трой, — по-моему, вы как-то слишком
Удивительно и даже как-то страшновато было, как он сразу расправил плечи, — к нему вернулся весь его лоск.
— Вы думаете? — сказал он, и Трой заметила, как рука его потянулась к плащу, умело поправляя складки. — Что ж, может, вы и правы. Умница. Да. Да. Действительно, я могу еще увидеть много захватывающих вещей, и, более того, — он выдержал паузу и издал странный смешок, — более того, дорогая, другие тоже.
Трой так и не удалось узнать, собирался ли сэр Генри как-то развить этот странный тезис-прорицание, ибо в этот самый момент распахнулась боковая дверь и в театрик влетела мисс Орринкурт.
— Нодди! — с ходу зашумела она. — Живо! Сними этот дурацкий костюм, мне нужна твоя помощь. Довольно с меня твоей чертовой семейки. Либо они, либо я. Решай. И прямо сейчас!
Она миновала проход и остановилась прямо перед ним: руки в боки — прямо мегера.
Сэр Генри забормотал что-то умиротворяющее, как показалось Трой, скорее опасливо, нежели удивленно, но его перебили:
— Ну уж нет! Ступай и сделай что-нибудь. Они в библиотеке, вокруг стола расселись. Козни против меня плетут. Я вошла, а Полин, шипя, как ополоумевшая кошка, объясняла, что нужно сделать, чтобы избавиться от меня.
— Прошу тебя, дорогая, не могу же я… Наверняка ты что-то не так поняла.
— Я что, сумасшедшая? Говорю же тебе, я слышала, что она говорит. Они все против меня. Я раньше предупреждала тебя и предупреждаю сейчас, что это в последний раз. Они явно что-то затевают. Я знаю, о чем говорю. Это ловушка. Нодди, я места себе от страха не нахожу. Либо ты немедленно идешь туда и велишь им прекратить, либо утром я уезжаю в город.
Он грустно покачал головой, переступил с ноги на ногу и взял ее за локоть. Кончики рта у нее опустились, она потерянно посмотрела на него.
— Здесь так одиноко, Нодди. Нодди, мне страшно.
Удивительно, как при этих словах у него сразу появилось на лице выражение чрезвычайной кротости; удивительной, по ощущению Трой, болезненно трогательно.
— Пошли, — сказал сэр Генри, нависая над ней всей своей фигурой, облаченной в этот устрашающий костюм, — пошли, я поговорю с детьми.
5
Театрик находился в северном углу западного крыла. Прибравшись в комнате, Трой приоткрыла дверь и увидела, что зимнее солнце все еще слабо освещает Анкретон. Она чувствовала, что немного переработала. Не мешает прогуляться по подъездной дороге, убегающей вниз среди зябких обнаженных деревьев. Она накинула пальто и вышла наружу, не надев ничего на голову. От морозного воздуха на глазах выступили слезы, отвердевшая земля позванивала под ногами. Внезапно почувствовав какое-то возбуждение, Трой побежала. Волосы у нее развевались, холодный воздух обжигал голову, уши раскраснелись. «Удивительно, бежишь и чувствуешь себя счастливой», — подумала Трой, тяжело дыша на морозе. И, замедляя бег, начала строить планы. Голову она больше трогать не будет. Дня через два краски подсохнут. Завтра — руки и то, что их облекает, потом, когда он уйдет, еще примерно час на работу над фоном. Мазок за мазком, и каждый требует напряжения мысли и чисто физического напряжения, а также постоянной внутренней сверки с общим замыслом.