Последний занавес
Шрифт:
— Подумали, — едва слышно подхватила Фенелла, — что лучше объявить об этом всем.
— Тем более, — добавил Пол, — что объявление уже отправлено в газеты, и мы поняли, что надо все сказать, пока вы не прочитаете их.
— Да, но, Пол, милый… — слабо возразила Полин.
— Ах ты, щенок, — взорвался сэр Генри, — как ты смеешь распускать хвост передо мной? Стоит, понимаешь, с этаким самодовольным видом…
— Тетя Полин, — сказала Фенелла, — очень жаль, что вы недовольны, но…
— Ш-ш-ш! — остановила ее Полин.
— Да нет, почему, мама как раз
— Ш-ш-ш! — растерянно повторила Полин.
— Молчать! — прогремел сэр Генри.
Сейчас он стоял посредине коврика перед камином. Трой показалось, что первая вспышка гнева быстро переходит в нечто более театральное и потому не столь жалкое. Сэр Генри оперся локтем о каминную полку. Прикрыл глаза рукой, потом отвел руку, сморщился, как от боли, закрыл глаза и тут же, с глубоким вздохом, широко открыл их.
— Я старый человек, — надтреснутым голосом проговорил он. — Старый человек. Меня легко обидеть. Очень легко. Вы нанесли мне расчетливый удар. Ну что ж. Пусть мне будет больно. Почему бы нет? Все равно долго это не продлится. Теперь уже недолго.
— Пап а , родной, — бросилась к нему Полин, стискивая ладони. — Ты просто убиваешь нас. Не надо так говорить, пожалуйста, не надо. Ни за что на свете мой мальчик не заставил бы тебя так переживать. Позволь мне спокойно поговорить с детьми. Умоляю.
— Ну вот, — прошептал кто-то на ухо Трой, — Пинеро [29] во всем своем блеске. — Она вздрогнула. Оказывается, Седрик незаметно обошел своих взволнованных родичей и теперь стоял, прислонившись к спинке ее стула. — Она, знаете ли, играла заглавную роль в возобновленном спектакле по «Второй миссис Танкерей».
— Бесполезно, Полин. Пусть себе поступают, как им угодно. Мое отношение им известно. Они избрали самый жестокий путь. Что ж, — с нажимом сказал сэр Генри, — пусть покорятся своей судьбе.
29
Артур Уинг Пинеро (1855–1934) — английский драматург.
— Спасибо, дед, — звонко, хоть и с дрожью в голосе, ответила Фенелла. — Это наша судьба, и мы будем рады ей покориться.
Лицо у сэра Генри пошло красными пятнами.
— Невыносимо! — вскричал он.
Вставная челюсть, от крика не выдержав, выскочила было изо рта сэра Генри, но тут же с раздражением была возвращена им на место. Фенелла нервно усмехнулась.
— Вы еще не доросли до брака, — вдруг заявил сэр Генри. — Не доросли, ни один, ни другая. Полин, если ты хоть сколько-то считаешься с желаниями своего старого отца, положи конец этому кошмару. А я, мисс, поговорю с вашей матерью. И отцу телеграфирую.
— Мать против не будет, — сказала Фенелла.
— Ты хорошо знаешь, ты прекрасно знаешь, почему я не могу допустить этого безумия.
— Ты ведь думаешь, дед, — возразила Фенелла, — что поскольку мы с Полом кузены, у нас будут
— Молчать! Хоть малейшие приличия…
— Не собираюсь я молчать. — Фенелла умело использовала прием, известный в актерской среде как наложение реплик одной роли на другую. — Что же касается приличий, дед, то мне кажется куда более приличным, когда двое молодых и влюбленных людей говорят, что намерены пожениться, чем когда старик выставляет себя на посмешище…
— Фенелла! — в голос ахнули Полин и Миллимент.
— …обхаживая крашеную блондинку, которая на пятьдесят лет его моложе и которая откровенно зарится на его деньги.
Фенелла залилась слезами и выбежала из комнаты. За ней на негнущихся ногах прошагал Пол.
Трой, попытавшаяся было выйти, услышала, как за дверью громко рыдает Фенелла, и не тронулась с места. Оставшиеся в комнате Анкреды заговорили все разом. Сэр Генри с такой силой колотил кулаками по каминной полке, что стоявшие на ней безделушки подпрыгивали, и громыхал: «Видит Бог, она и часа в моем доме больше не пробудет! Видит Бог!» Миллимент и Полин, стоявшие по обе стороны от него, как плакальщицы в хоре, заламывали руки и издавали жалобные вопли. Седрик что-то бормотал из-за спинки дивана, на котором по-прежнему возлежала мисс Орринкурт. Эта она положила конец хоровому исполнению, поднявшись и по привычке уперев руки в бока.
— Ноги моей не будет в доме, где меня оскорбляют, — отчеканила мисс Орринкурт. — В этой комнате прозвучали слова, которые не потерпит ни одна уважающая себя девушка, тем более в моем деликатном положении. Нодди!
Сэр Генри, продолжавший на протяжении этой речи обрабатывать кулаками каминную полку, мгновенно остановился и с некоторым беспокойством посмотрел на нее.
— И уж поскольку здесь прозвучали некоторые объявления, то не думаешь ли ты, Нодди, что и нам есть что сказать в том же роде? Или… — зловеще добавила она, — нет?
Выглядела мисс Орринкурт в этот момент бесподобно. Это была чисто пластическая бесподобность, гармония цвета и формы, линии и фактуры. И весь образ отличается такой законченностью, думала Трой, что, будь мисс Орринкурт менее склочной и вульгарной, гармония была бы разрушена. В своем роде она безупречна.
— Так как, Нодди? — повторила мисс Орринкурт.
Сэр Генри посмотрел на нее, одернул жилет, выпрямился и взял ее за руку.
— Когда тебе будет угодно, дорогая, — сказал он, — когда тебе будет угодно.
Полин и Миллимент отшатнулись, Седрик набрал в грудь побольше воздуха и принялся теребить усы. Трой с удивлением заметила, что у него дрожат руки.
— Вообще-то я собирался, — начал сэр Генри, — объявить об этом в день рождения. Но поскольку, как это ни печально сознавать, выяснилось, что моей семье на меня наплевать, наплевать на мое благополучие («Пап а !» — вскричала Полин), то в этот час горечи я обращаюсь к Той, Которой не наплевать.