Последний защитник
Шрифт:
– Это смягчит приземление. Ну же, вперед!
Я стал спускаться по простыне, перебирая руками. В переулке никого не было. Я посмотрел наверх, на Хлорис. Халат ее снова распахнулся. Я спрыгнул. Боль пронзила правую ногу, от лодыжки до бедра. Я распластался на дорожке.
Хлорис потянула простыню на себя, а затем с грохотом выбросила из окна мою трость. Я схватил ее и поднялся на ноги, не обращая внимания на боль. Посмотрел вперед. Телега с сеном, которая перегораживала проход, уехала. По улице шли люди.
Я вновь взглянул вверх. Хлорис беззвучно смеялась надо мной.
– Спешите,
И я побежал.
Какое счастье оказаться в безопасности в Уайтхолле! Когда я проходил через ворота на Кинг-стрит, направляясь в сторону Вестминстера, боль в ноге утихла, и я почти не хромал. Через минуту я свернул в Акс-Ярд, где имелась таверна с одноименным названием. Хозяин хорошо знал меня, поскольку я потратил в его заведении немало шиллингов с тех пор, как впервые появился в Уайтхолле.
Я нашел место на краю скамьи, в темном углу рядом с дверью в уборную. У меня так тряслись руки, что первую кружку эля пришлось держать обеими руками, чтобы поднести ее ко рту.
Опустошив половину кувшина, я успокоился, а дымка страха рассеялась. Я попытался трезво обдумать все, что узнал. Итак, я разгадал загадку «кобеля и суки», которая не давала мне покоя со дня дуэли. О чем толковал в бреду лорд Шрусбери? Трудно сказать наверняка. С равной долей вероятности он мог как подразумевать под кобелем и сукой Бекингема и свою распутную жену, так и говорить про бордель во дворе «Кобеля и суки». Герцог часто посещал это заведение и, вполне возможно, скрывался там после дуэли, когда ему грозил арест. Если я не ошибался, дом во дворе «Кобеля и суки» был чем-то большим, чем просто бордель, во всяком случае для Бекингема он служил убежищем.
– Марвуд?
Я вздрогнул. Кажется, я бы сейчас испугался и собственной тени. К счастью, это оказался всего лишь Ричард Эббот, который пробирался ко мне через толпу. Этот круглолицый человек с беспокойными глазами и пухлыми, как будто вечно надутыми губами был младшим клерком у нас в Скотленд-Ярде.
– Где вы пропадали, Марвуд? – поинтересовался он. – Уильямсон дважды справлялся о вас после обеда.
– Верю, – бросил я. – Спасибо, что сказали.
– Вас ждали до полудня.
– Был занят другими делами, – буркнул я. – А вы что здесь делаете?
– Господин Уильямсон послал меня в Кокпит узнать, ожидается ли прибытие герцога Альбемарля.
– И что же?
– Нет. Его светлость в деревне, вернется только в мае. Кстати, вы знаете, что у вас камзол испачкан?
– Я не слепой, – отрезал я. – Рад, что и вы тоже.
Эббот залился краской. Некоторое время он смотрел на мои поцарапанные костяшки пальцев и, вероятно, думал, стоит ли сказать что-нибудь по этому поводу, но потом решил, что не стоит.
В общем, я от него отделался. Оставаться дольше было глупо, но из гордости я выждал десять минут. Моей репутации среди других служащих навредило бы, если бы я позволил Эбботу думать, что он напугал меня и я тотчас бросился к господину Уильямсону.
Когда он заговорил о Кокпите, я вспомнил, что вчера сказала Кэт: Разбитый Дик утверждал, что где-то в Кокпите якобы спрятаны причитающиеся
Я знал, что старик Оливер жил в Кокпите до того, как был провозглашен лорд-протектором Англии. После Реставрации вдову Оливера (ее тоже звали Элизабет, как и дочь Ричарда) обвиняли в краже королевских ценностей, которые она тайно вынесла из Уайтхолла. Правда, ей тогда не предъявили никаких доказательств, и правительство мудро замяло дело, рассудив, что лучше удалить оставшихся в живых Кромвелей с глаз долой, чем идти на риск и делать из них мучеников.
Оливер Кромвель пользовался репутацией человека бескорыстного и неподкупного, но вполне возможно, что его жена была птицей иного полета.
Несмотря на мрачные намеки Эббота, господин Уильямсон встретил меня довольно добродушно, по его меркам. Я вернулся в контору и просматривал гранки для «Газетт», когда он вызвал меня в свой кабинет, велел мне закрыть дверь и вручил запечатанный пакет.
– Это для милорда Арлингтона, – пояснил Уильямсон. – Он должен быть сейчас у себя в конторе. Я хочу, чтобы вы подождали, пока милорд не прочитает. Возможно, он отправит с вами ответ.
Я молча поклонился в знак того, что понял. Государственный секретарь лорд Арлингтон и его заместитель господин Уильямсон работали в тесной связке друг с другом, что было вполне естественно, но в этот раз в манере моего начальника сквозило что-то почти заговорщицкое. Судя по толщине пакета, в нем содержалось не менее дюжины страниц. Я отметил, что на его столе лежала папка с отчетами от его информаторов. Это была отдельная лондонская папка, а не та, куда заносились сведения, охватывающие остальные части страны.
– Здесь содержится секретная информация. Я выбрал именно вас, Марвуд, а не кого-то другого, потому что доверяю вам. Передайте пакет лично его светлости. И ни с кем не говорите об этом, кроме милорда, если он вдруг снизойдет и спросит вас. – (Я снова поклонился.) – Достаточно уже на сегодня поклонов и шарканья! – сердито сказал Уильямсон. – Да вы испачкались, Марвуд. Чем это вы занимались?
– Упал на улице, сэр.
– Нельзя показываться в таком виде на публике. Пусть мальчик хорошенько почистит вашу одежду щеткой, перед тем как вы отправитесь к милорду.
Вновь приобретя приличный вид, я покинул Скотленд-Ярд и направился к Собственной галерее, где находилась контора лорда Арлингтона. Уильямсон сказал, что выбрал меня, потому что доверяет мне. Что ж, это можно было считать комплиментом. Если бы речь шла о другом моем начальнике, коварном Чиффинче, я бы, скорее, заподозрил какой-нибудь тайный умысел, некий вероломный маневр, который мог бы причинить мне вред.
Арлингтон принял меня в своем кабинете с такой надменной снисходительностью, словно я был помощником приходского священника, а он – архиепископом. Лицо его было серьезным и бледным. Черный пластырь на переносице необъяснимым образом делал милорда похожим на клоуна. Я вручил ему пакет. Он хмуро поглядел на него и распорядился: