Последний завет
Шрифт:
Однако на сей раз все было по-другому. Он прибыл в чужую страну и должен был проходить таможню на общих основаниях. Его поприветствовал усталый небритый офицер, отвел к своему столу и велел поставить на него дорожную сумку.
— Откройте.
Генри открыл.
Небритый вяло поворошил пакеты с бельем и туалетными принадлежностями. Ему то и дело мешали рассыпанные по всей сумке плитки шоколада. Наконец он поднял на Генри глаза, взяв в руку одну из плиток.
— Что это?
— Шоколад.
— Зачем вам столько?
— Племянница соскучилась по английскому шоколаду и предупредила, чтобы я без него не появлялся.
— Я могу вскрыть одну плитку?
—
Генри забрал у него шоколад, надорвал упаковку вместе с фольгой и отломил ряд из четырех квадратиков. Руки его слегка подрагивали, и он молился, чтобы таможеннику это не бросилось в глаза.
— Вкусная штука, попробуйте!
Тот вежливо отказался и молча указал Генри на выход из таможенного зала. Если бы он пригляделся повнимательнее к той плитке, которую Генри держал в руках, то заметил бы, что на линии слома шоколад приобрел несколько иной цвет и выглядит как-то… не вполне съедобно. Но он ничего не заметил.
Застегнув сумку и попрощавшись с офицером, Генри твердым шагом направился к выходу. Через пару минут он уже вышел из здания терминала. Ладонь, сжимавшая ручку сумки, одеревенела…
Дождавшись своей очереди к такси, Генри влез на пассажирское место и выдохнул:
— Пожалуйста, в Иерусалим, на базар в Старом городе.
ГЛАВА 26
Тель-Авив, среда, 20:45
Израиль очень маленькая страна, но в нем на удивление много разных лиц. Они ехали всего час или около того, а у Мэгги было ощущение, что они переместились сразу на несколько эпох. Иерусалим был целиком высечен из светлого библейского песчаника — каждый дом, каждая мостовая в нем дышали седой историей. Почти в любом уголке можно было смело снимать эпическую кинокартину о временах раннего христианства или Крестовых походов, не утруждая себя строительством декораций. Тель-Авив же представлял собой совершенно иное зрелище — высокий, шумный и абсолютно современный. Увидев на горизонте сверкающие на заходящем солнце шпили небоскребов, Мэгги подумала, что их с Ури перенесло на машине времени сразу на десять веков вперед. Вскоре они уже ехали по предместьям, застроенным аккуратными коттеджами. Мэгги бросились в глаза солнечные батареи и огромные резервуары, которые, как объяснил Ури, были наполнены горячей водой. В центре все сверкало и искрилось от рекламных постеров, щитов и растяжек, повсюду — куда ни кинь взгляд — супермаркеты, пабы и закусочные. На дорогах были обычные для любого европейского или американского города пробки. У Мэгги зарябило в глазах от стильных нарядов и причесок местной молодежи. И все это находилось всего в часе езды от Иерусалима!
— Итак, у него дом номер шесть. Давайте парковаться.
Они ехали по улице Мапу. Тротуары были заняты машинами известных мировых производителей, и притом новейших марок. Фешенебельный, судя по всему, райончик… Дом Кишона выглядел точно так же, как и все остальные жилые дома, которые они уже проезжали, — коробка из белого бетона за металлической оградой. Они прошли в калитку, миновали ряды почтовых ящиков и поднялись на крыльцо. Ури набрал на домофоне номер квартиры Кишона — семьдесят два.
Им никто не ответил. Мэгги оттеснила Ури и нажала на кнопки сама. С тем же результатом.
— Позвоните опять на телефон.
— Там весь день автоответчик.
— А мы не ошиблись дверью?
— Нет.
Мэгги вздохнула.
— Но я не понимаю, почему никого нет! Должен же хоть кто-нибудь быть дома! Вечером!
— А он живет один.
Мэгги вопросительно
— Что вы хотите — в разводе.
— Черт! И что нам теперь делать?
— Мы можем попытаться войти сами.
Мэгги вдруг как-то сразу вновь ощутила себя здесь чужой. Какого черта она делает сейчас в Тель-Авиве? Вместо того чтобы выбирать себе супружескую кровать в Вашингтоне? Какого черта ее носит по этой богом забытой стране, когда она должна сидеть в обнимку с Эдвардом в уютной квартирке, смотреть телевизор и жевать пиццу? Сколько можно изображать из себя двадцатилетнюю авантюристку, которую мотает по миру будто былинку и которой до всего есть дело? У Эдварда ведь тоже был такой этап, но он сумел вернуться к нормальной жизни! А она?.. Нет, она, конечно, пыталась… Но какой прок от этих попыток, если в итоге они все потерпели неудачу?
Может, набрать сейчас Джуда Бонхэма и сказать, что она выходит из игры? В конце концов, она занимается не своей работой. Она переговорщик, черт возьми, и должна сидеть в просторной, хорошо проветриваемой комнате вместе со своими клиентами и уламывать их на достижение компромисса, а не строить из себя уголовного детектива, расследующего два убийства одновременно!
Мэгги уже даже полезла в карман за телефоном, но рука дрогнула… Она наперед знала, что ей скажет Бонхэм. Что просторная комната от нее никуда не убежит, но сейчас еще не время — «клиенты» не готовы. И чем дальше в лес, тем меньше им нравится разговаривать друг с другом. Если так дальше пойдет, то все закончится тем, что эту комнату взорвут к чертям собачьим какие-нибудь исламские террористы, а клиенты мгновенно спрячутся — каждый за свою баррикаду. Бонхэм скажет, что ее работа на данном этапе заключается в том, чтобы снять напряженность, возникшую на переговорах. А сделать она это сможет, только разобравшись в убийствах Гутмана и Нури.
«Мы не можем позволить, чтобы вы провалили это дело! — Она словно наяву услышала наставительный голос Джуда. — Уж кому-кому, а вам прекрасно известно, чем заканчиваются неудачные мирные переговоры».
Да, Мэгги это было хорошо известно. Уж ей-то — лучше, чем кому бы то ни было. На мгновение в ее голове вновь вспыхнули воспоминания, которых она так боялась. Мэгги зажмурилась. В самом деле — она не может провалить это дело. Потому что если она его провалит, в ее жизни не останется ничего… ничего, кроме страшных воспоминаний.
Она подняла глаза на Ури.
— Нет, вламываться в этот дом мы не будем. Вообразите, что случится, если нас поймают. Особенно меня — официального представителя правительства Соединенных Штатов. Будет весело.
— Я могу это сделать один.
— Но все равно потом выйдут на меня. Давайте лучше придумаем что-нибудь еще.
Ури изо всех сил треснул кулаком по запертой двери. Ему было больно, но он даже не поморщился.
— Так, давайте думать… — глядя на его покрасневшие костяшки пальцев, проговорила Мэгги. — Вы позвонили ему в газету. Что вам сказали?
— Там был только дежурный. Он сказал, что понятия не имеет, где сейчас может быть Кишон. И дал мне номер его мобильного…
— …который мы знали и без него.
Они молча смотрели друг на друга примерно с минуту: Мэгги искала какую-нибудь свежую идею, а Ури просто ждал и надеялся. Но вдруг он хлопнул себя по лбу и бегом бросился обратно к машине.
— Ури? Ури, куда вы?
— В машину! Быстро!
По дороге он рассказал ей, что во время армейской службы ухаживал за девушкой, чей брат учился в Индии вместе с сыном Баруха Кишона. Наткнувшись на изумленный взгляд Мэгги, он усмехнулся и добавил: