Последний завет
Шрифт:
— Израиль — очень тесный мирок.
Ему понадобилось сделать несколько звонков, чтобы узнать номер мобильного Эйяла Кишона. Во время разговора Ури приходилось орать в трубку, а потом напряженно прислушиваться к ответам. Но это не помогло. Эйял находился в ночном клубе, где грохотала музыка. Они решили встретиться с ним лично.
Ури включил в машине радио. Как раз передавали последние новости. По окончании каждого сюжета Ури наскоро пересказывал его содержание Мэгги. Вспышки насилия на Западном Берегу реки Иордан, гибель нескольких палестинских подростков, возвращение израильских танков в Сектор Газа, новые ракетные обстрелы северного Израиля боевиками «Хезболлы» со стороны Ливана…
«Какие уж тут
— По итогам очередного опроса общественного мнения в Штатах президент проигрывает своему конкуренту примерно пять процентов, — сказал Ури, переводя для нее очередную новость. — Неубедительно выглядел в теледебатах. Ну и напоследок… Пожар в одном кибуце на севере. Говорят, поджог.
Они припарковались на улице Ияда Харутцима и направились ко входу в клуб «Блонди». В следующую минуту на них обрушились остервенелые танцевальные биты. Мэгги показалось, что у нее даже желудок начал приплясывать в такт ударной установке. Танцпол был залит разноцветными огнями, на фоне которых выделялся слепящий луч, без конца сновавший из стороны в сторону, словно прожектор противовоздушной обороны, выискивающий в ночном небе вражеские бомбардировщики.
Народу в клубе пока было не очень много, но кое-кто провел там уже немало времени и это бросалось в глаза. Мэгги невольно стала вглядываться в проплывающие мимо нее лица — две юные блондинки с точеными чертами и фарфоровой кожей, высоченный африканец, смуглая парочка — оба рыжие и кудрявые. Мэгги вспомнилось, что Бонхэм рассказывал об Израиле. Кто здесь только не жил! Русские, эфиопы, мицрахим — евреи, родившиеся в странах арабского мира… Самый настоящий Вавилон.
Мэгги случайно поймала свое отражение в одном из зеркал, и ее вдруг настолько поразила одна мысль, что она чуть не споткнулась на ровном месте. Всю свою жизнь, где бы она ни появлялась, она всегда была самой младшей. Чаще всего это, разумеется, бросалось в глаза на переговорах, где Мэгги приходилось общаться сплошь с мужчинами, годившимися ей в отцы. И это, кстати, постоянно ставило последних в тупик. Они не знали, как им следует вести себя с молоденькой и симпатичной девушкой. Частенько ее принимали за кого-то другого — спрашивали, когда появится ее босс, просили сгонять за кофейком… И отпускали комплименты, бесконечные комплименты…
«Что вы здесь делаете, душа моя? Вы же умрете тут со скуки с нами, старыми пердунами! Хотя мы-то, конечно, не против. Воистину вы способны украсить собой даже такой клоповник, как наша согласительная комиссия…»
Мэгги привыкла ко всему этому, и можно даже сказать, любила злоупотребить своим положением. Обычно переговорщики вели себя с ней более искренно, чем вели бы с мужчинами. Они рассказывали ей то, что никогда не решились бы доверить «настоящему переговорщику». Никто поначалу не относился к Мэгги серьезно. Это расхолаживало стороны, заставляло то и дело терять бдительность. А когда они осознавали свою оплошность, было уже поздно — Мэгги просила ознакомиться с ими же подписанным мирным договором или соглашением о границах.
Они дрались за нее, словно петухи за несушку, и это Мэгги более чем устраивало. Впервые она обратила на это внимание на переговорах по прекращению гражданской войны на Шри-Ланке, которые велись в лесном пансионате в Швеции. В какой-то момент она заметила, что за завтраком и обедом каждый стремился оказаться за столом рядом с ней. Каждый хотел непременно рассмешить ее своим фирменным анекдотом, каждый рвался услужить. Мужчины ничего не могли поделать с собой, эти великовозрастные дети, они просто отвечали на зов природы — когда среди мужчин появляется женщина, одна-единственная, мужчины начинают воспринимать друг друга как соперников… Мэгги была благодарна
И только сейчас, случайно остановившись перед зеркалом в ночном клубе, Мэгги поняла, сколько воды утекло с тех пор… Ее окружали восхитительные, прелестные и такие юные создания… Самой старшей из этих девушек никак нельзя было дать больше двадцати пяти. У них была молодая, светящаяся здоровьем кожа, смелые наряды, которые едва прикрывали тело… Мэгги почувствовала себя старухой рядом с ними — в строгом черном костюме, дорогом и весьма элегантном, который на официальных встречах и переговорах смотрелся бы отлично, но здесь выглядел как минимум странно и… скучно. А еще темные круги под глазами и морщинки в уголках рта при попытке улыбнуться…
— Вон он!
Ури показал на молодого человека, который сидел за угловым столиком и любовался танцующими, обнимая одной рукой бутылку пива и качая головой в такт музыке. Он был явно навеселе — то ли пьян, то ли обкурен.
Ури подошел к нему, обменялся коротким рукопожатием и сел напротив. Пока они говорили, склонившись над столом друг к другу — чтобы лучше было слышно, — Мэгги продолжала рассеянно глазеть по сторонам. У дверей она заметила только что вошедшего мужчину, который смотрелся в этой обстановке таким же чудаком, как и она, — в костюме и галстуке. «Наш человек…»
По изменившемуся выражению лица Эйяла она догадалась, что Ури дошел в своем рассказе до описания гибели своих родителей. На лице молодого человека отразились шок и искреннее сочувствие. Он протянул руку и ободряюще потрепал Ури по плечу. Но у того не было сейчас времени на нежности — он достал из кармана отцовский мобильник и показал Эйялу, что свой последний в жизни звонок Шимон Гутман сделал Баруху Кишону.
Эйял лишь развел руками, давая понять, что ничего не слыхал об этом. Ури тем временем продолжил свой допрос, время от времени поворачиваясь к Мэгги и вводя ее в курс дела по-английски. Когда Эйял виделся со своим отцом? В воскресенье утром. Что сказал ему отец? У него какое-то «задание». Но это не удивило Эйяла, ведь вся жизнь Кишона состояла из выполнения одних сплошных «заданий». И именно поэтому его жена в конце концов развелась с ним и забрала сына. Да, после этого Эйял не видел отца и ничего не слышал о нем. Впрочем — тут парень виновато улыбнулся, — в понедельник он так нарезался, что вообще ничего не помнит и до сих пор приходит в себя.
— Эйял, отец говорил вам, что собирается в Женеву?
«Сейчас осторожно…» — подумала Мэгги.
— Куда? Это которая в Швейцарии? Нет. Когда ему предстоит поездка за границу, он всегда предупреждает и просит меня присмотреть за своей квартирой. С одной стороны, конечно, обидно, что меня используют в качестве сторожевого песика, а с другой стороны, у него там клево… и девчонку есть куда привести…
— Стало быть, вы уверены, что в Женеву он не собирался?
— Похоже, нет.
— Но после воскресенья не виделись и не разговаривали с ним? Неужели вы совсем не обеспокоены этим обстоятельством?
— Да я был спокоен, как танк, пока вы не пришли и не напугали меня…
Они забрали Эйяла из клуба, и теперь он сидел на заднем сиденье, мрачный, сосредоточенный и абсолютно трезвый. Ури по-прежнему продолжал расспрашивать его об отце. И ему удалось выудить у парня еще одну интересную подробность — во время их последней встречи Барух находился в очень приподнятом настроении и хвастался, что уцепился «за хвост жар-птицы» и это может быть «прелюбопытно».