Последний Завет

Ле Руа Филипп

– Если Бог судья, то вы палач.

– Исполнитель, – поправил Драготти.

– Чьей воли, собственно? Бога или Папы?

– Папа – это наша королева Английская, икона для простого люда. Я же представляю Ватикан.

– Чем тогда ничтожная фальшивка могла так напугать Ватикан?

– Чтобы ответить, я должен сперва просмотреть ее, – возразил Драготти.

Он все еще сопротивлялся.

– Поставим вопрос иначе: почему само существование этой пленки вызвало такую ярость Ватикана?

Кардинал приложил пальцы с наманикюренными ногтями к своей дергающейся губе.

Натан сменил тактику:

– Позвольте

мне рассказать вам одну историю, – заговорил он. – Про японского монаха, Акиру Ками, великого мастера клинка и необоримого противника, которому однажды надоело отвечать мечом на провокации. Через неделю после того, как он принял это решение, ему нанесли три визита. Первым явился один ронин, решивший отомстить за смерть своего господина. «Твой господин хотел выведать секрет моего искусства. Если бы я оставил его в живых, он в конце концов победил бы меня, пользуясь моими же приемами», – сказал ему Акира Ками. «Ты оправдывался передо мной, словно я твой судья. Поэтому я, как судья, дарую тебе жизнь», – решил самурай, выслушав его.

На следующий день перед монахом предстал другой самурай, желавший помериться с ним силой. «Я победил немало таких молодых людей, как ты, которые хотели доказать мне свое превосходство. Ты пришел, чтобы пополнить ряды моих жертв или чтобы учиться?» – сказал Ками. «А чему я научусь у тебя?» – спросил самурай. «Побеждать без боя», – ответил монах. Тотчас же самурай опустился на колени и стал его учеником.

Через неделю трое ниндзя, привлеченные наградой за поимку великого мастера, подкрались к нему исподтишка. Акира Ками издал киай, мощный крик, от которого умолк лес, а испуганные ниндзя бежали.

– Милая история, – отозвался Драготти. – Да еще и с моралью, предполагаю.

– Вы обнажили свой клинок против Боумана, который представлял для вас угрозу. Тот, кто не может совладать с собой перед опасностью, действует необузданно. Он принимает правила противника и в итоге проигрывает. Зато тот, кто держит себя в руках при любой ситуации, действует трезво и побеждает. Следуя примеру Акиры Ками, предпочтительнее либо польстить, либо испугать противника, либо привлечь его к себе.

– Каковы же ваши намерения на мой счет?

– В противоположность Боуману я пришел предложить вам шанс выпутаться, не прибегая к насилию.

Драготти погладил себя по губам, словно оттачивая реплику.

– Вы верующий, мистер Лав?

– Никто меня не убедил, что истина в вере. Я практикую дзен, что не требует никакой веры, не ждет никакого спасителя и не обещает никакого рая.

– Тогда мы наверняка поймем друг друга.

Похоже, Драготти решил пока оставить меч в ножнах. Натан ухватился за приглашение к переговорам:

– Каждый воспринимает реальность по-своему, что не облегчает взаимопонимание. У вас католическая точка зрения на мир. Я же во всем вижу пустоту.

– Вы смешиваете точку зрения, которую Церковь навязывает двум миллиардам христиан на протяжении двух тысяч лет, и мое личное видение реальности.

Поддавшись немного, Драготти хотел прощупать своего противника, чтобы суметь манипулировать им, сделать из него своего союзника. Натан же сам был готов броситься в пасть волку, поскольку его по-настоящему заинтриговало происхождение ужасной всепланетной

угрозы, упомянутой Альмедой. Требовалось только определить границу, через которую нельзя переступать. Ибо напасть на Драготти было равнозначно нападению на Ватикан. А напасть на Ватикан – все равно что объявить войну целой стране. Пока они с Карлой оставались в этом кабинете, им ничто не грозило. Тут не было ни головорезов за шторами, ни револьверов в ящиках стола. Но снаружи, как ему дал понять собеседник, приговор мог быть приведен в исполнение в любой момент. Боуман, например, этого даже заметить не успел.

130

Кардинал унял свой тик, взялся за подлокотники кресла и, развернувшись, показал на обрамленную фотографию девушки у себя за спиной.

– Что, по-вашему, изображено на этом фото Мотохико Одани?

Модель позировала, раскинув руки. По ее запястьям и ступням стекала кровь.

– Обнаженная женщина со стигматами Христа, – ответил Натан.

– Видите ли, в том-то и состоит вся сила Католической церкви. При более глубоком анализе этого, в общем-то, довольно пошлого снимка вы обнаружите, что ваше суждение ошибочно. Тут не кровь, а сок каких-то красных фруктов. Ваше первое впечатление – результат двух тысяч лет христианства. Религия стала цементом нашей цивилизации. Не надо нарушать ее устойчивость, мистер Лав.

– Слишком уж она ненадежна, если ее существованию может угрожать обрывок пленки.

– Тем не менее, речи какого-то мертвеца, вернувшегося с того света, будь они даже подлинными, не в силах поколебать веру миллиарда верующих.

– Зачем же тогда было его убивать?

– Он и так уже был мертв.

– Перестаньте играть словами. Смерть не игрушка. Во время вашего налета погибли четыре вполне живых человека.

Еще одна ступенька к правде вот-вот будет преодолена.

– Смогли бы вы убить, чтобы спасти сотни миллионов человек?

Натану приходилось делать это даже ради гораздо меньшего количества.

– Это и есть та причина, по которой вы убили четырех невинных? Чтобы спасти некую часть человечеств?

– Неисправимый игрок, корчивший из себя Франкенштейна, чтобы рассчитаться с долгами; лекарь-садист и вдобавок гомосексуалист, изменявший жене с другими извращенцами; сообщница-нимфоманка, охочая до чужих мужей; плутоватый сыщик, пытавшийся расставить Церкви ловушку… О какой, собственно, невинности вы говорите? Особенно если вспомнить, что эта порочная клика находила удовольствие в гнусных пытках – якобы во имя науки!

Кардинал проповедовал, явно остановившись на третьем из предусмотренных Натаном вариантов: поиске согласия.

– Святой Фома говорил: «Нельзя терпеть еретиков».

– Что хотел получить Боуман в обмен на свою кассету?

– Не будьте слишком поспешны.

– Я уже пять недель работаю над этим делом.

– А беседуем мы всего пять минут.

– Не хочу злоупотреблять вашим временем.

– Вопреки тому, что вы могли бы подумать, я не на стороне плохих, мистер Лав. Я выше. На моем уровне уже нельзя поступать, беспокоясь, хорошо это или нет. Мои действия узаконены вселенским и провидческим взглядом на человека. Я тружусь во благо всего человечества, а не ради удовольствия моего соседа.