Последний Завет

Ле Руа Филипп

– Рай.

– Самая прекрасная выдумка всех времен. Уничтожьте ее, и я ни за что не ручаюсь. Мы удерживаем человечество страхом перед вечными муками. Если бы не сокрушение о грехах, что помешало бы миру ввергнуться в хаос? Если бы не рай, что осталось бы тем, кто сделал ставку на необходимое для спасения души страдание, встал на путь, избранный самим Иисусом? Неужели вы осмелитесь внезапно лишить этих людей их жалких сбережений, которые они копили всю свою жизнь? Вот видите, на чем все держится, мистер Лав.

– Рай – оружие обоюдоострое. С помощью

этой приманки муллы превращают людей в живые бомбы, в мучеников…

– Потому и нельзя, чтобы оно принадлежало одному только исламу.

Клаудио Драготти говорил бесстрастно, развивая тезисы своей проповеди. Натан счел, что тот отдаляется от главной темы, и вернул кардинала к предмету, который заботил его самого:

– Воскресение Шомона и его слова о загробном мире опровергали существование рая. Таким образом, постулат о Спасении оборачивался простым предвыборным обещанием. Ваше братство теряло смысл, догма рушилась, и вам оставалось только сменить убранство во всех церквях. Следовательно, требовалось уничтожить Боумана и всех, кто был причастен к проекту «Лазарь». Но кое-что меня интригует. Как вы смогли усыпить бдительность Боумана и убрать его с такой легкостью?

– Сказав ему правду.

Натан вновь ощутил, как по спине пробежал холодок. Драготти указал на бронированную дверь сейфовой комнаты.

– Здесь хранятся вещественные доказательства, способные подорвать вероучение. Этого достаточно, чтобы обратить католицизм в ничто.

– Настоящие ответы на настоящие вопросы?

– Настоящие ответы на настоящие вопросы.

Чем же таким Драготти прельстил Клайда?

– Откройте, – потребовал Натан. – Покончим с этим!

Драготти глубоко вздохнул. Его дисциплинированные собратья в капюшонах сидели на скамье, не шелохнувшись.

– Какое нетерпение! Вы не в том психологическом состоянии, чтобы постичь весь масштаб того, что я собираюсь вам показать. Однако я из сил выбиваюсь, чтобы вас к этому подготовить. Не напрасно ли я трачу свое время, мистер Лав?

– Наоборот, я вполне представляю себе важность этого секрета, поскольку он оправдывает в ваших глазах истребление двух десятков человек.

– Мне понятно, что произошедшее в лаборатории Фэрбэнкса вас удручает. Но судьба миллиарда христиан значит для меня больше.

– Что меня удручает, как вы выражаетесь, так это, с каким зверством вы уничтожили другие жертвы.

– Надо было загримировать убийства под работу психопата. Воспроизведя ритуал Слая Берга, мы указали на вас.

– Полиция в это не поверила.

– Не важно, раз вы сами здесь.

Он спрятал пальцы в рукавах, устремил пронзительный взгляд на сводчатый потолок и после долгого вздоха спросил:

– Вы знаете, кто такой Иешуа бен Иосеф?

– Нет.

– Это подлинное имя Иисуса, который, прежде чем стать величайшей иконой всех времен, был просто человеком.

Натан опять решил, что церковник отклонился от темы. Но не прерывал его. Чтобы получить доступ к сейфу, у него не было иного выбора, кроме как слушать.

– В

тысяча девятьсот сорок седьмом году, сразу после знаменитого открытия рукописей Мертвого моря в окрестностях Кумрана, туда из Ватикана был откомандирован один епископ. Ему в руки попались пергаментные свитки, написанные по-арамейски и датируемые семидесятым годом по Рождестве Христовом. В превосходном состоянии. Епископ их утаил, привез в Ватикан и спрятал. После чего основал наше братство, призванное охранять тайну рукописи. С тех пор эти свитки никогда не покидали этого места, за исключением одного-единственного раза, месяц назад.

– Так вот как вы усыпили бдительность Боумана! Подсунув ему древний папирус времен Иисуса Христа.

– Боуман угрожал обнародовать свое видео, если я не открою ему подвалы Ватикана.

– Что он хотел узнать?

– То, что мы знаем о потустороннем мире. Вы же понимаете, мне пришлось прибегнуть к серьезным мерам, чтобы поскорее положить конец этому шантажу. Я отправился в Фэрбэнкс со свитком, Боуман перестал осторожничать… Продолжение вы знаете.

– И вы, разумеется, рассчитываете так же поступить и со мной.

– Это зависит от вас.

Натан, как и его друг, приблизился к той точке, откуда обратного хода нет. Тайны Ватикана вот-вот будут ему приоткрыты. Кардинал приманил его, как когда-то Боумана.

– О чем говорится в этих свитках, над которыми вы так трясетесь?

– О происхождении христианства.

– Евангелия уже неплохо просветили нас на этот счет.

В первый раз с момента знакомства Натан увидел, как кардинал улыбнулся, или, точнее, изобразил уголками губ отвратительный оскал, сразу же утонувший в отвислых щеках.

– Евангелия – всего лишь романы, пропагандистские произведения, заимствующие друг у друга и написанные в особом контексте для очень специфического читателя. Вместе с Деяниями и Посланиями апостолов они установили официальную линию христианства. Свитки же открывают нам исторические факты.

– Другую версию фактов?

– Нет, правду.

– Как вы можете быть в этом так уверены? Вас же провели простой видеозаписью!

– Потому что помимо подлинности текста, наиболее древнего из тех, которыми мы располагаем, помимо того, что он написан в том же веке, когда жил Христос, помимо достоверности и связности сообщенных в нем сведений не подлежит никакому сомнению честность самого человека, который его подписал.

– И кто же автор?

– Иешуа бен Иосеф.

– Иисус!

– Он самый.

– Я вам напомню, что Иисус умер в тридцатых годах, а вы мне сказали, что рукопись датируется семидесятыми.

– Иисус не умер на кресте. Это одна из вещей, которую нам открыли эти мемуары. Будьте внимательны, мистер Лав, поскольку то, что я вам скажу, никогда не будет повторено вне круга нашего братства.

Не спуская глаз с Драготти, который владел ораторским искусством так же хорошо, как и сам Иисус, Натан забыл, что становится от этого более уязвимым.