Последняя база
Шрифт:
Атласка ощутила наплыв тепла, причем не снаружи (в отсеке было прохладно), а изнутри. Она даже вспотела. Как странно находиться рядом с ним и не видеть перед собой открытых просторов, не бежать в манящую даль, где стоят одни лишь образы.
Они странствовали по чужому пути, в те края, откуда на их мир взирало Великое Солнце, надо было только ждать. Вначале нервно, затем все спокойнее, даже легкомысленно, она принимала ласки Синезуба, ибо таковы были правила игры, в которую они могли бы играть на Нижней, не окажись он самым решительным из самцов и не согласись
Тяжесть улетучилась, и они в страхе прижались друг к другу. Но люди предупреждали их об этом, о Великом Времени Необычного. Они рассмеялись, и соединились, и затихли, дивясь кусочку цветущей веточки, что плыла воздухе, смешно отскакивая и возвращаясь, когда они по очереди били по ней ладонями. Атласка осторожно протянула руку, схватила черенок и со смехом отпустила на волю.
– Вот где живет Солнце, - предположил Синезуб.
"Наверное", - подумала она, вообразив величественное Солнце, шествующее в ореоле своего могущества, и саму себя, купающуюся в его сиянии, плывущую вверх, к металлическому жилищу людей, которые простирали к ней руки.
Снова и снова соединялись они, содрогаясь в спазмах упоения.
По прошествии очень долгого времени наступила перемена: очень слабое давление. Но мало-помалу на хиза вновь навалилась тяжесть.
– Спускаемся, - подумала Атласка вслух.
Они не отвязывались, помня напутствие людей: все будет хорошо, надо только ждать.
Внезапно корабль несколько раз тряхнуло, и раздался ужасный шум. Низовики снова схватили друг дружку в объятья. Но теперь под ними была твердая опора. Громкоговоритель над головами на разные голоса принялся выкрикивать наставления, и, к счастью, в них не звучало паники. Самые обычные голоса спешащих людей, которым не до шуток.
– Наверное, все хорошо, - сказал Синезуб.
– Я думаю, надо оставаться здесь.
– Люди забудут.
– Не забудут.
– Но и сама она испытывала сомнения - больно уж заброшенным казалось это место, где лишь жиденькое свечение наверху соперничало с мраком.
С оглушительным лязгом распахнулась дверь. За нею не оказалось ни холмов, ни леса, одно лишь ребристое горло коридора, дохнувшее холодом. Вошел человек в коричневой одежде, с портативным автопереводчиком в руке.
– Выходите, - велел он, и низовики поспешили отвязаться. Атласка поднялась на непослушные ноги, оперлась на Синезуба. Он тоже зашатался.
Человек протянул им дары - серебряные таблички для ношения на шее.
– Ваши номера, - произнес он.
– Не снимайте никогда.
Спросив их имена, он указал на коридор.
– Пошли со мной. Надо вас зарегистрировать.
Они двинулись следом за ним по жуткому коридору, в такое же стылое металлическое место, как то, в котором прилетели, - только намного просторнее. Атласка дрожала и озиралась.
– Мы на большом корабле, - сказала она.
– Это тоже корабль.
– И осведомилась у человека: - Мы Верхняя?
– Это станция, - ответил человек, и у Атласки кольнуло
2. ПЕЛЛ: СИНЯЯ СЕКЦИЯ, ПЯТЫЙ ЯРУС: 2.9.52
В квартире было прибрано, вещи наспех рассованы по корзинам. Дэймон поежился и поднял воротник пиджака. Элен все еще одевалась, одергивала платье на талии - видимо, немного жало. Она примеряла уже второй наряд, но и он не подходил.
Подойдя сзади, Дэймон обнял жену за талию и нежно прижал к себе, встретясь с ее взглядом в зеркале.
– Ты выглядишь великолепно. Полнота слегка заметна, ну и что с того?
Она пристально посмотрела в зеркало на себя и на мужа, положила ладонь на его руку.
– Я выгляжу так, будто попросту толстею.
– Ты замечательно выглядишь, - возразил он, ожидая улыбки, но лицо Элен в стекле оставалось расстроенным. Он помолчал, прижимая ее к себе похоже, ей этого хотелось.
– Все в порядке?
– спросил он наконец.
Вероятно, сказывалась усталость. Элен только что вернулась с работы и не смогла по дороге купить свою привычную косметику... наспех выбрала кое-что в магазине. Да и нервничала по поводу предстоящего ужина. Отсюда натянутость и раздражение по пустякам.
– Неужели тебя так волнует этот Толли?
Она медленно провела пальцами по его руке.
– Да нет. Но я по-прежнему не уверена, что знаю, о чем с ним говорить. Ни разу не сидела за столом с униатом.
Дэймон опустил руки, поглядел ей в глаза. Утомительные приготовления... и нервозность. Этого-то он и боялся.
– Элен, ты сама предложила. Я спрашивал тебя, стоит ли... Если тебе неловко...
– Он уже четвертый месяц бередит твою совесть. Не обращай на меня внимания, я просто слегка боюсь.
Подчеркнутая готовность идти навстречу - что это? Изъявление благодарности? Или способ показать, что она озабочена? Он вспомнил долгие вечера, когда они сидели в раздумьях за столом, он - в своем кресле, а она - в своем... У каждого собственный гнет: у нее - "Эстель", а у него судьбы приговоренных. В один из таких вечеров он рассказал ей про Толли, а она поведала о своей печали, и вот у нее появился шанс... да, такие жесты - как раз в духе Элен. Он не мог припомнить, делился ли когда-нибудь с ней своими нравственными мучениями; видимо, именно поэтому проблема Толли стала и ее проблемой, которую надо решить во что бы то ни стало. Униат. Что она сейчас переживает, какие чувства испытывает?
– Не смотри на меня так. Говорю тебе, я немного трушу. О чем прикажешь с ним беседовать? О добрых старых временах? Господин Толли, мы с вами случайно не встречались? Может быть, в перестрелке? Или о моей семье? Как поживают ваши родственники, господин Толли? Или о больнице? Понравилось ли вам на Пелле, господин Толли?
– Элен...
– Ты спросил, я ответила.
– Хотел бы я знать, каково тебе.
– А тебе? Только честно.
– Неловко, - признался он, опершись о стол.
– Но, Элен...