Последняя битва

Сафина Айя

Как и сигнал магнитов двери на схеме перекрытий, горящей яркими красками на мониторе одного из диспетчеров: «Проход деактивирован».

Тесса медленно подошла к двери, прокрутила ручку и отворила дверь. Вот так бронированная защита была сломлена предателем.

В ту же секунду первые инфицированные бросились в зияющий проход и устремились по освещаемому коридору внутрь базы. Поток кровожадных чудовищ заполнил первые отсеки смрадом смерти.

За стенами центра управления громко выла сирена, объявляющая всеобщую эвакуацию. Люди высыпали из жилых отсеков и продвигались к ангарам.

Не прошло и пяти минут, как на наших глазах стала разворачиваться трагедия — первое столкновение инфицированных с людьми…

Я не смог смотреть на эту резню и отвернулся. Бойня на Желяве до сих пор не позволяла спать по ночам.

В центре управления стояла гробовая тишина, словно тот ад на экранах мониторов происходили вовсе не в сотне метрах от нас.

Аль-Махди заговорил голосом гробовщика:

— Диспетчера третьего ранга остаются, остальным покинуть центр управления и проследовать в ангар.

Шестеро диспетчеров — самых молодых, те, кому судьба не дала шанса дослужиться хотя бы до спасительного второго ранга, входящего в список обязательного для эвакуации персонала — остались сидеть с каменными лицами, не выдав ни толики эмоций. Лишь кровь медленно отхлынула от лица, выдав страх. Но следует отдать им должное за самообладание. Они, как капитан тонущего корабля, останутся в центре до последнего, чтобы помочь эвакуироваться своим согражданам. Они будут отслеживать врага, запирать двери и выводить из лабиринта коридоров тех, кого еще можно спасти. Они умрут благородно, жертвуя своими жизнями ради других.

Диспетчеры спешно покидали центр управления, следуя за своим Генералом.

— Оставайся руководить эвакуацией. Как только все транспортники покинут Нойштадт, дай знать, — сказал я Трухиной, когда в центре остались лишь приговоренные к смерти.

Я уже было бросился к двери, как меня остановила жесткая хватка Трухиной за рукав.

— Ты ведь можешь это остановить, — произнесла она.

Я вперил в нее раздраженный взгляд.

— С ними можно договориться! — настаивала Трухина.

Она тоже сверлила меня своим пытливым взглядом, словно пыталась прочесть мысли. Я одернул рукав.

— Ты забыла, что они под влиянием вируса? — я начал выходить из себя.

— Тогда зачем они вышли на связь и предложили ультиматум?

— Потому что база неприступна!

— Посмотри вокруг!

В коридоре визжал сигнал тревоги, казалось, с каждой минутой он свирепел все громче. На экранах мониторов черно-белые краски рисовали человеческие массы, бегущие в ангары, ищущие спасения. Минуту назад инфицированные занимали один экран — тот, куда выводила картинку видеокамера из технического отсека возле вентиляционной шахты. Теперь же я видел знакомые худющие мускулистые силуэты уже на трех экранах. Зараза медленно отвоевывала пространство Нойштадта.

— Они не сомневались в том, что им удастся взять базу штурмом! А значит и шанс, что они нам давали, был реальным.

— Трухина, ты дура!

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне!

Светка выпятила грудь, и я вспомнил ее непобедимый боевой дух, когда она верила в свою правоту. В такие моменты ничто не могло ее сломить.

— Ты хочешь

отдать им коды от «Иерихона»? Единственного оружия, которое может совладать с заразой?

Мы начинали кричать друг на руга. Я не помню последний раз, когда мы повышали голос друг на друга. Ситуация накалялась на фоне стремительно растущих шансов умереть этим днем.

— Это лишь в твоей голове «Иерихон» — спасение! Ракетами вирус не выжечь! Что если сыворотка реальна? Что если им удалось взять вирус под контроль? Ты ведь даже не рассматривал такую возможность!

— Что ты несешь?! Ты забыла, что они устроили прорыв Желявы? Это они пустили пятнадцать тысяч жителей в расход! Нет никакой сыворотки! Есть только вирус, который всеми силами пытается нас сожрать!

— Причастность Падальщиков к прорыву не доказана! Ты искажаешь факты из-за собственного страха!

Мы уже готовы были накинуться друг на друга, и я уверен, эти шестеро хиляков-диспетчеров, даже если захотят, не смогут нас разнять.

— Что ты предлагаешь? — выкрикнул я, взбешенный.

Трухина развернулась и подбежала к пульту, словно получила от меня разрешение. Но я его не давал.

— Я свяжусь с ними и остановлю этот кошмар!

Она уже защелкала пальцами на клавиатуре, активируя передачу сигнала. Я не мог этого допустить и тут же оказался возле нее.

— Не смей, слышишь? Ты отдашь им последнее оружие, что есть в наших запасах!

Но Трухина уже не слушала и продолжала набирать цифровые последовательности, готовая променять коды запуска баллистических ракет на пустышку.

Я вытащил из кобуры Глок и наставил на голову Трухиной.

— Света, отойди от пульта! — крикнул я.

Она посмотрела на меня. В ее глазах я прочел презрение. Она насмехалась над моим страхом или же над моей верой. Но она совершенно точно не боялась меня.

— Я всю жизнь подтирала за тобой дерьмо! Любая твоя ошибка оставляла смерть после себя, но я верно шла рядом. Хватит, Эван! Я больше не верю в тебя.

Ее голос был стальным, как у человека, потерявшего чувства. Как у человека, действительно, потерявшего страх.

— Света, отойди от пульта! — повторил я.

— Да пошел ты! — выплюнула она в ответ.

И нажала кнопку соединения, посылая сигнала вызова врагам, как вывешенный белый флаг сдающегося.

Громкий выстрел обозначил еще одну трагедию, которыми все больше заполнялось это место. Дуло Глока дымилось, Трухина упала на пол, в виске виднелась глубокая дыра непонятного цвета. Был там и черный цвет пустоты, и красный цвет боли, а еще металлический отблеск искореженной пули, который подводил итог всей моей грешной жизни.

Я спас сотни тысяч человеческих жизней во время пандемии, но ни одной из них не хватит, чтобы вымолить прощение за убийство моих двух верных товарищей. Исайя и Света — оба преданы из-за веры, которой я не в силах отказать. Она — мое ненасытное чудовище, которое не перестает требовать жертв, а я слишком сильно верю ей, чтобы остановиться.

Я оглядел невольных свидетелей моего грехопадения. Никто не шелохнулся, смотря в упор на пистолет в моей руке. Я опустил его, обещая, что их не постигнет участь Трухиной.