Последняя гимназия
Шрифт:
Голый поднялся и осторожно, на одних носках, выбрался с чердака.
В спальне его ждали. Сидя на кроватях, выслушали его торопливый рассказ.
— Понятно, — прервал Иошка. — Всё ясно… Крикните кто-нибудь Женьку.
— А зачем?
— Говорю, значит надо.
Пришел заспанный и хмурый Женька — кухонный староста.
— Вот что — строго обратился к нему Иошка: —скажи честно и по совести. Сколько у тебя хлеба отначено?
От неожиданности и спросонья староста растерялся и поэтому ответил честно, стыдливо опустив глаза.
— Пустяк…
— Мало, — прикинул в уме Иошка. — Ну, да всё равно… Страдать так страдать. Сделай так… Хлеба завтра к чаю дай больше, по фунту… и сахару больше и еще чего-нибудь, скажем — масла… Понятно? Разложи всё на столах пайками до умывания… Понятно?.. И сам уходи — будто купаться — и к чаю обязательно опоздай… Понятно?
— Понятно.
— А хлеб отначенный на чердак… Понятно?
— Понятно…
— Я еще не всё сказал, — заговорил опять Голый. — Дело вот какое… есть лягавый…
В спальне стало тихо; все замолчали. Потом скрипнула иошкина кровать, и он спросил:
— Кто?
— Карлуха, из второго класса. Викниксор сам сказал, что от него все завтра узнает.
— И Карпуха расскажет?..
— Факт…
— Так крыть же его паскуду, надо… — закричал вскакивая Иошка. — Сейчас и покрыть, пока не поздно!
— Язык вырвать!
— Убить стерву!
Несколько человек поднялись с кроватей и вышли из комнаты.
— Ша!..
Во втором отделении было тихо, ребята спали. Карпуха лежал, раскрасневшись от сна, улыбаясь своим румяным ртом, Барин набросил на лицо ему подушку, и слышно было, как дернулся тот от испуга и забился, стараясь вырваться.
Но его крепко держали.
От ударов свалилось одеяло.
Били прямо по телу.
Тело вспухло под ударами, сжималось, силилось освободиться — на миг он вырвался из-под подушки, крикнул, но его ударили по лицу, на руки брызнула кровь, и он упал…
— Хватит!..
В спальне по-прежнему было тихо, В окно неслышно глядела спокойная и чистая луна; сброшенное одеяло, подушка и тело нелепо лежали поперек кровати, освещаясь ее странным светом.
Потом неприятно и сухо что-то начало падать на пол, равномерно как капли. Голый протянул туда руку и, побледнев, отдернул обратно, судорожно отряхивая ее.
— Хватит!..
Утром звонок на чай заставил Викниксора быстро встать от стола, взглянуть на себя в зеркало и выйти из комнаты. Но там его торопливость исчезла, и он нарочно медленно отворял наружную дверь, нарочно медленно сходил по лестнице, чтобы посередине ее остановиться изумленным, сбитым с толку.
Двор был пуст. Обычного шумного строя ребят не было, да и на всей даче не слышно было ни звука. Лишь кучка воспитателей сиротливо ожидала заведующего возле крыльца.
— Где воспитанники? — спросил Викниксор. — Разве не вернулись еще с купанья?
— Ушли уже…
— То-есть как так ушли?
— Да так: вернулись с купанья и ушли…
— И
— Нет…
— Чёрт знает что такое! — крикнул Викниксор, краснея. — Всё проворонили… Сейчас… сию же минуту разыскать всех!..
Халдеи разбежались…
Насмешливое Иошкино лицо высунулось из чердачного окна и сейчас же скрылось обратно…
— Ищут.
Иошка захихикал, потер руки и оглянулся. Сашки на чердаке не было.
Сашка шел к Викниксору, твердо решив поговорить с ним и мирно уладить волынку.
А Викниксор стоял на лестнице, видел, как опрометью носятся по этажам воспитатели, и понимал, что там нет никаких ребят, что его перехитрили, что лучше просто дожидаться прихода шкидцев. Но у него пропала уже всякая охота к действиям, к работе, соображению. Он постоял еще немного и тяжело, по-стариковски загребая ногами, поднялся обратно в свои комнаты.
Однако воспитатели, смущенные его криком, проявили деятельность необычайную. Они обыскали всю дачу, сад, огород, окрестные улицы, и им удалось поймать трех неосторожных шкидцев. Ребят притащили в дачу, заперли в изолятор и у дверей посадили Палача. Сторожить.
— К вечеру воспитанники придут, — ораторствовал на задворках упоенный успехом Кира. — Много, конечно, поймать мы их не поймаем, но Виктор Николаевич очень расстроены, и надо постараться. Одним словом, наловить ребят числом как можно побольше. Понятно? Одним словом — хватать! Много, говорю, конечно, не схватишь, но ежели по одному или по два — то, натурально, выйдет цифра и даже число!..
Условившись насчет "хватать", халдеи потушили папиросы и разошлись по засадам.
А Сашка вернулся от Викниксора так быстро и таким красным, что можно было подумать, будто ему наклали по шее и поддали сзади коленкой.
— Сам ты дурак! — забормотал он на чердаке, грозя — кулаком викниксоровским окнам. — Сам ты сопляк и мальчишка… Сволочь… Погоди, мы тебе такое закатим, что глаза на лоб вылезут!..
Иошка не расспрашивал Сашку. Иошка вспомнил зиму, приход корреспондента, разговор в зале и Викниксора, кладущего руку на Сашкино плечо.
"… И это хорошо, что ты погорячился, не забывай так делать и дальше…"
— Не унывай, Саша, — хихикнул Иошка. — Вкатим Вите забастовочку, не беспокойся.
В шесть часов, как и вчера, забастовщики вошли во двор. Из всех углов ринулись на них халдеи, а по лестнице с криком "хватай!" соколом слетел Кира и врезался в толпу.
Шкидцы заметались по двору. Ударились было к воротам. Но их уже успели запереть, а в калитке образовалась пробка.
Халдеи ловили по преимуществу мелочь — на манер курей, растопырив руки и загоняя в угол.
Кира, пожелав отличиться, вцепился в самого длинного шкидца Червонца, — но сил своих не рас читал: ему дали по зубам, и он, кувыркнувшись, отлетел к стене, не переставая кричать: "Хватай!"