Последняя инстанция
Шрифт:
— Сейчас-то? Человек тринадцать, если еще кто-нибудь не выселился. Многие просто оставляют в комнате ключ, и я узнаю, что они уехали, только когда прихожу убираться. Слушайте, у меня курево дома осталось, — обращается она к полицейскому, не глядя на него. — Не угостите?
Марино опускает ящик с инструментом на дорожку. Вытряхивает из пачки сигарету и подносит зажигалку. Верхняя губа Киффин морщится, как гофрированная бумага: она втягивает дым, глубоко забирая воздух, и выдувает его, скривив набок рот. Как хочется курить! Сломанный локоть ноет от холода. Из головы не выходит то семейство из палатки: какой ужас им довелось пережить —
— А сколько постояльцев здесь было позапрошлой ночью, когда начался пожар? — Марино берет свой ящик, и мы вновь пускаемся в путь.
— Не могу сказать точно. — Она отвечает уклончиво. — Не знаю, кто оставался в мотеле. Въехало одиннадцать, включая его.
— Вы имеете в виду того человека, который погиб при пожаре? — Теперь моя очередь задавать вопросы.
Киффин бросает на меня косой взгляд.
— Вот-вот.
— Расскажите поподробнее, — просит Марино, когда мы приостановились, чтобы осмотреться, а потом пошли дальше. — Вы видели, как он приехал? Так же как и нас? Судя по всему, здесь подъезд прямо к вашему дому.
Она останавливается и качает головой:
— Нет, сэр. Машины не видала. В дверь постучали, и я открыла. Попросила его пройти в соседнее помещение — контора у меня там — и вышла к нему. Приятный такой мужчина, хорошо одет, не похож на обычную клиентуру.
— Он назвался? — спрашивает Марино.
— Платил наличными.
— Значит, если кто-то платит наличными, вы не заставляете его ничего заполнять?
— По желанию могут. Но не обязательно. У меня специальный формуляр для въезжающих: заполняете его, и я отрываю квиток. Так этот сказал, что квитанция ему не нужна.
— Акцента не заметили, ничего такого?
— Говорил он как-то... не местный будто.
— А откуда он, вы не смогли бы определить? С севера? Или иностранец? — продолжает Марино, приостановившись под соснами.
Хозяйка осматривается, думает и курит, а мы идем вслед за ней по грязной размытой тропинке, которая ведет на парковку у мотеля.
— Ну, не совсем ярко выраженный южанин, — решает она. — Хотя и на иностранца не похож. И вообще он не очень-то был общителен. Только по мере надобности. Знаете, похоже, словно он торопился куда-то или нервничал. Очень неразговорчивый тип. — Звучит надуманно, слишком неестественно. У нее даже интонация другая стала.
— А в этих прицепах кто-нибудь живет? — спрашивает Марино.
— Сдаю их. Сейчас на своих никто не приезжает. Кемпинговый сезон закрылся.
— Может быть, снимают?
— Нет. Все пустые.
Перед мотелем, возле автомата с кокой, кто-то выставил кресло с рваной обивкой. На стоянке несколько машин, американских, не первой свежести: «гранада», «эл-ти-ди» и «понтиак-файерберд». И никакого намека на владельцев.
— Кого обычно принимаете в такой сезон? — интересуюсь я.
— Всех вперемешку, — отвечает Киффин; мы идем напрямик через парковку к южному концу здания.
Осматриваю мокрый асфальт.
— Бывает, с женой кто повздорит. В это время года полно таких. Люди суетятся, бывает, кто-то сам уходит, кого-то
— А посмотреть Уильямсберг и Джеймстаун приезжают? — спрашиваю я.
— Порядком. Всем интересно на Джеймстаун поглазеть. С тех пор как там начали могилы раскапывать... Удивляюсь, что их туда так тянет?
Глава 22
Номер семнадцать расположен на первом этаже в самом конце коридора. Через всю дверь тянется ярко-желтая полицейская лента, которой опечатывают место преступления. Это крыло здания ближе к опушке дремучего леса, отделяющего мотель от магистрали.
Что меня сейчас интересует, так это заросли и любая растительность на асфальте прямо перед окнами номера, откуда спасатели, судя по всему, вытаскивали тело. Тут грязь, опавшая листва, сигаретные окурки. Я все думаю: тот кусок обертки от шоколадного батончика, который прилип к спине погибшего, изначально находился в номере или подобран здесь, на парковке? Если он прилип еще в комнате, значит, его туда занес убийца. Либо преступник прогуливался рядом или непосредственно на покинутой площадке для кемпинга в какой-то момент времени, предшествующий убийству. Правда, не исключено, что этот клочок бумаги некоторое время пролежал в номере — вдруг сама Киффин его туда занесла, когда пришла убраться после предыдущего жильца. Вещдоки — дело тонкое. Надо непременно учитывать их происхождение и не делать поспешных выводов, судя лишь по месту, где улика была обнаружена. К примеру, волокна ткани на теле могли попасть туда с одежды убийцы, который подцепил их где-нибудь на ковре, где они остались после какого-нибудь другого постояльца. Тот же, в свою очередь, мог их подцепить на сиденье автомобиля.
— Особые пожелания к номеру были? — спрашиваю я Киффин, пока она перебирает ключи на кольце.
— Просил что-нибудь тихое и уединенное. А семнадцатый — как раз такой: соседние номера пустуют, верхний тоже не занят. Что у вас с рукой?
— Поскользнулась. Гололедица.
— Ой-ой. Гипс-то надолго?
— Да скоро уже снимут.
— У вас не сложилось впечатления, что он был не один? — спрашивает ее мой спутник.
— Никого не видела. — С Марино она откровенно неприветлива, а вот со мной — куда дружелюбнее. Хозяйка то и дело заглядывает мне в лицо, и я все больше проникаюсь уверенностью, что она меня видела либо в газетах, либо по телевизору. — Так вы сказали, вы по каким болезням? — любопытствует она.
— Я судмедэксперт.
— А-а. — Ее лицо проясняется. — Как Куинси. Обожаю этот сериал. Помните серию, как он все узнал о человеке по одной-единственной косточке? — Она поворачивает ключ в замке и открывает дверь. В нос ударяет едкий запах недавнего пожара. — Мне так эта серия больше всего понравилась. Вы только представьте: угадал пол, расу и даже чем на жизнь парень зарабатывал. А уж о фигуре я вообще молчу. И главное, как он умер, когда — и все по какой-то несчастной косточке! — Нашему взгляду предстала темная, прокопченная, как шахта, комната. — Вы не представляете, сколько мне теперь убытков, — жалуется хозяйка, когда мы, минуя ее, проходим внутрь. — Страховка на такое не распространяется. Деловые все стали.