Последняя из дома Романовых
Шрифт:
– За что убиваешь благодеяниями? – бессмысленно шептал Орлов. – Из тьмы вывела!.
– Ах, Гриша!.. Не хватает мне тебя! Так не хватает сейчас. – Она по смотрела на него долгим взглядом.
– Никак стряслось что, матушка? – вдруг деловито спросил князь. Она кивнула. Князь тотчас поднялся с колен, уселся на стул и внимательно взглянул на Екатерину.
– Женщина есть... для меня опасная... страшная для меня.
– Значит, и для нас страшная. Что твое, то наше!
– Привезти ее надо... в Россию...
– Привезу.
– Ох, Гриша. Ты отважен, да прост. Да некому поручить.
– Выкраду.
– Не
– Каким манером? – прошептал Орлов.
– Ну как брат твой ту женщину привез. Корабль будет ждать тебя в бухте... Живет она на Адриатике, у моря. Тебе все Рибас расскажет... Но в дело его не посвящай. Вот так же на корабль ее пригласишь и... привезешь. Я Алексея послала бы, да нельзя ему в Италию. После того дела узнают его, живым не выпустят. А вы мне живые нужны. Что бы ни случилось, я знаю, вы моя опора.
– Все сделаю. Живота не пожалею. Я чуму в Москве победил. А уж женку к тебе доставить...
– Но запомни: ни одна душа... Августа ее имя... Августа Тараканова. Орлов в ужасе глядел на императрицу.
– Да, она есть... Неправду сказал старик Разумовский, – усмехнулась Екатерина.
– Много бы я дал, чтоб тогда это услышать, – засмеялся Григорий. И сказал торжественно: – Привезу ее к тебе, матушка, клянусь.
Она взяла со стола бумагу, надорвала, протянула Орлову.
– Это указ Совета. Почитай на досуге. Чтоб лучше запомнить, как любят тебя друзья твои... В Петербурге объявишь, что едешь в Швейцарию, в свадебное путешествие. Духу Вольтерову поклониться. Вот истинное свадебное путешествие любителя муз и философии, каковым ты всегда являлся...
Из воспоминаний графини Блудовой:
«Ах, Катенька Зиновьева. Я была еще ребенком в то время, когда состоялась эта шумная история с графом Григорием Орловым. Я не принадлежу к их поколению. У тогдашних девушек была чистота и наивность... Это наивность полевых цветов– фиалок и васильков. У нашего поколения куда меньше простоты и больше наглости. В июле 1778 года Орлов с молодой женой уехали из Петербурга в свадебное путешествие, кажется, в Швейцарию. Но потом весьма быстро возвратились. Отголосок этого события остался в прелестных стихах, сочиненных молодой графиней и ставших тогда такими модными:
Мне всякий край С тобою рай. Любимый мой, И я с тобой».
Царское Село. Шесть часов утра.
Императрица встает с постели. Она в хорошем настроении. Она напевает: «Мне всякий край с тобою рай. Любимый мой, вот я с тобой». Входит заспанная служанка Катерина Ивановна.
– Заспалась, прости Христа ради, матушка.
– Ох, Катерина Ивановна, вот выйдешь замуж, вспомнишь мою доброту, – добродушно ворчит Екатерина, – муж-то с тобой возиться не ста нет. Муж тебя...
Как большинство женщин, прислуживающих Екатерине, Катерина Ивановна не выйдет замуж. Екатерина не любила новых слуг. Так и старились служанки рядом с императрицей.
В комнате появляется Марья Саввишна. Екатерина, напевая, трет щеки льдом:
Желанья наши совершились, И все напасти уж прошли, С тобой навек соединились, Счастливы дни теперь пришли.
И поясняет Марье Саввишне:
– Жены Григория Орлова сочинение. Очаровательное!..
Пока императрица моется и совершает туалет, Марья Саввишна приступает к исполнению своей главной роли – сообщает последние сплетни:
– Странный Гришка-то вернулся из-за границы... Намедни князь Щербатов у него гостил. Стол, говорит, стал совсем скромный. Никуда с же ной не выходят, в доме сидят... А на камзоле у Гришки теперь ничего не на шито – ни серебра, ни золота.
– А прежде был отменный франт, – улыбается императрица.
– Только с женой лижется целый день. Да говорят, она у него после возвращения из-за границы кашлять начала. Дохтура боятся – чахотка от кроется.
– Да-да, печально, – равнодушно говорит императрица, – уже слыхивала. Григорий Григорьевич просит меня разрешить ему вновь за границу уехать на воды. Лечить бедную женщину.» Только вернулся – и на воды просится. – Она усмехнулась. – Скажи, Марья Саввишна, что делают с люби мой иконой, когда она устарела?
– Сжигают, наверное, матушка...
– Эх ты. Даром в России рождена, а обычаев русских не знаешь... Икону, у которой лик сошел, на воду спускают. Так что пускай князь с супругой опять за границу едет. На воды. – И, обтирая лицо поданным полотенцем, императрица напевает:
С тобой навек соединились, Счастливы дни теперь пришли.
Царское Село. Девять часов пятнадцать минут утра.
В кабинете Екатерина слушает ежедневный доклад князя Вяземского.
– Заслуживает внимания, Ваше величество, перехваченное сообщение прусского посланника о том, что, по слухам, некая княжна Тараканова, якобы дочь покойной императрицы, содержится в заточении в Петропавловской крепости.
– Уму непостижимо, – говорит Екатерина. – Присягу у людей берем, на Евангелии клясться заставляем, и буквально на третьи сутки вся Европа знает...
– Длинные языки, Ваше величество. Даже поговорка у нас есть: длинный язык до Киева доведет.
– А надо, чтоб до Шлиссельбурга. Да почаще. Порядка в стране больше будет.
– Но новость сия не столь уж печальна. Ибо точно они ничего не знают. Из того же донесения явствует, что они считают княжну Тараканову и покойную «известную женщину», захваченную графом Алексеем Орловым, од ним и тем же лицом. Цитирую, Ваше величество: «По распространившимся в Петербурге слухам, княжна Тараканова, захваченная графом Орловым в Италии и увезенная на корабле в Россию, не умерла, а продолжает находиться в заточении в Петропавловской крепости».
Екатерина заходила по комнате.
«Батюшки родные! Они соединились! И эта, вторая, отдала покойной каналье свое имя... И никто никогда не различит... не поймет, кто есть кто! Ваше величество, вы создали новый персонаж в этой забавной пьесе, и, клянусь, это не худшее ваше сочинение».
– Какие еще новости? – обратилась она к Вяземскому.
– В Санкт-Петербурге ожидают большое наводнение.
И опять задумалась Екатерина. И опять заходила по комнате.
– Вода, Александр Алексеевич, наверняка затопит Петропавловскую крепость. Так что сегодня же переведите ту женщину в безопасное место – в Шлиссельбургскую крепость. В ту камеру, где сидел когда-то несчастный Иоанн Антонович. Нам лишние жертвы не нужны...