Последняя из древних
Шрифт:
– Если нужно, я смогу приехать в Лондон. Лететь недолго.
– Может быть, я буду здесь, – сказала я.
– Где?
– В поселке. Останусь в квартире.
– О, Роуз.
– Дети рождаются и во Франции. Причем многие.
– Да, но, Роуз… младенцы… Нельзя недооценивать трудности, – сказала Кейтлин. – Младенцы требуют постоянной заботы.
– В отличие от?..
Кейтлин неловко поежилась, прежде чем заговорить.
– Ну, если честно, от гиббонов, сама знаешь.
– Гиббоны, – повторила я. – Ты же видела сумки для переноски младенцев, которыми пользуются
Кейтлин не улыбнулась.
Я давно судила о людях по их готовности смеяться над нелепостью жизни. Кейтлин редко это делала. Наслаждение ироничностью момента, казалось, было ей недоступно. Она пила слабый чай, ела только пресное печенье, а ее представление о цвете одежды не выходило за пределы разных оттенков бежевого. На мои наблюдения она реагировала так же, как и на шутки: слегка поджатые губы и долгий взгляд. Кейтлин позволяла молчанию висеть в воздухе, пока я не замечала, что болтаю только для того, чтобы заполнить пустоту.
– Подвешу малыша в сумке из красивой цветастой ткани, – продолжала я. – И мои большие лапы будут свободными, чтобы добывать еду из холодильника.
Ее выражение лица не изменилось.
– Еще у меня отстоящие большие пальцы, – я пошевелила пальцами. – Очень удобно для захвата печенья.
– В первые месяцы жизни мы совершенно беспомощны, – сказала она. – Человеческий младенец неразвит и нуждается очень во многом. Мать становится такой же уязвимой.
– Уязвимой, – мрачно повторила я. Саймон был прав – это звучало как смутная угроза. Волосы у меня на затылке встали дыбом.
– Кейтлин?
– Да.
– Я беременна, а не больна.
– Вот именно.
– Послушать тебя, так я животное.
Кейтлин растянула губы в сухой улыбке.
– Ты и есть животное.
Я хихикнула, и Кейтлин перестала говорить. В наступившем неловком молчании я снова хихикнула, а потом начала хохотать. Смех перешел в хрип, когда я почувствовала, что, так как едва контролирую свой мочевой пузырь, я вполне могу описаться на глазах у Кейтлин. Абсурдная рабочая ситуация в сочетании с недостатком сна вызвала безудержный истерический приступ.
Я так долго смеялась, стараясь не написать в штаны, что Кейтлин наконец встала и пробормотала:
– Пойду поищу Энди.
Я успокоилась, когда команда собралась вокруг походного стола на ежедневное совещание. Обычно я разбирала и назначала задания вечером, чтобы утром, когда все просыпаются, мне не нужно было прерывать работу. Энди попытался пустить по кругу банку «Доктора Пеппера», но газировка уже никому не лезла в горло. Я тихо извинилась перед Кейтлин за смех, объяснив его недостатком сна. Она приняла мои извинения с кратким кивком. Жаль, я не хотела ее обидеть, но у меня не было времени продолжать эту тему. Мои мысли вернулись к команде и работе, которую мы должны были сделать.
Я вкратце рассказала о видеоконференции. Сказала, что музей будет рад сделать два скелета центральной частью экспозиции и выдвинуть наши теории. Все это было технически верно, и когда я произнесла это вслух, я увидела улыбки на их лицах. На мгновение я почти забыла,
– Я в этом абсолютно уверена.
– В этом, Роуз, у нас нет никаких сомнений, – сказал Энди.
Может быть, Энди именно это и хотел сказать, но кто-то засмеялся слишком громко. Я резко обернулась, чтобы посмотреть кто. Что имел в виду Энди и что в этом смешного? Все лица моментально вытянулись.
– Ты проделала колоссальную работу, Роуз, – вмешалась Кейтлин. – Мы все гордимся твоими достижениями. – Она говорила о моей работе в прошедшем времени. Все закивали и забормотали в знак согласия, чтобы снять напряжение. Я чувствовала, что равновесие сил в группе изменилось, как будто грунт у нас под ногами качнулся по направлению к Кейтлин. Инстинкт заставляет людей принимать сторону сильнейших.
Власть сместилась. Перемена во мне теперь казалась необратимой. Я превратилась во вместилище для ребенка.
21
Дочь и Струк прибыли в лагерь Большухи, и признаки того, что старшая сестра побывала здесь, были безошибочными. Большой очаг посередине; рядом лежат кожаный мешок и каменный зуб – может быть, тот, кто их сделал, забыл или оставил их, уйдя на охоту. Хижина, по форме напоминающая зубра, притаилась на невысоком обрыве.
– Ароо, – позвала Дочь, подняв ладонь.
Они подошли к очагу, слыша только звук собственных мягких шагов по грунту, и Струк поскакал вперед, широко открыв глаза в ожидании. Хотя лето выдалось достаточно удачным, они оба жаждали компании других. Дикий Кот обнюхал лагерь и убежал в кусты.
– Ароо!
Ответа не было.
Дочь закрыла глаза, прикрыла ладонью ухо и приподняла верхнюю губу. Она встала неподвижно и позволила потокам воздуха течь мимо. Она пустила свой разум скользить по земле и чувствовала вибрации от корней деревьев. Если бы рядом была семья, она бы почуяла их. Пустота, окутывавшая ее тело, расступится, и впервые с прошлой весны ее согреют лучи тепла.
Она ничего не чуяла.
Дочь решила сделать вторую попытку. Она попыталась устранить новые запахи и сосредоточиться на том, что здесь было раньше. Возможно, из-за того что Дочь так долго отсутствовала, ее нос больше не улавливал запаха семьи. Поискав и порыскав вокруг, Струк и Дочь поняли, что в лагере никого нет. Семья, которая там жила, давно исчезла. Исчезла на время, Дочь была в этом уверена. Она не знала этой земли. Кто знает, как здесь себя вели. Может быть, семья ждет первых зубров у переправы. А может быть, на охоте они убили крупного зверя, такого крупного, что тащить мясо в лагерь не имело смысла. Должно быть, добыли двух или трех зверей, разбили лагерь рядом с тушами и устроили пир. Воспоминание о крови, стекающей с ее подбородка, казалось совсем свежим. В воздухе витало тяжелое предчувствие зимы. Самое время наполнять животы и запасать мясо на время зимней спячки.