Последняя любовь
Шрифт:
— Господа, если я и обладаю частицей тех достоинств, которые приписал мне наш дорогой коллега, я не могу считать их только своей заслугой и тем более не могу кичиться ими. Пан Михал говорил о товариществе, но разве трудно быть другом таких людей, как вы, идти одной дорогой с таким соратником, как он? А дорога эта прекрасна и начертана нашей профессией. «Ремесло!» — презрительно говорят аристократы. Пусть так, но оно благородней, чем ремесло прихлебателя, игрока или барышника. Как вам известно, господа, наше ремесло старо как мир и всегда достойно помогало человечеству преодолевать затруднения и несчастья, оно дает человеку оружие для борьбы с силами природы, осуществляет его замыслы, воплощает его мысль. Вспомним, друзья, что славные памятники труда и мысли человеческой, называемые чудом, это дело рук инженеров. Кто, как не инженеры, обуздывает воду, когда она выходит
Я перечислил лишь небольшую часть деяний инженера на суше и на воде. Но он совершает не меньшие чудеса под землей и под водой. Он нашел и извлек спрятанные там сокровища, без страха спускаясь в пучины вод и проникая в толщи скал. Именно он, воздвигая крепости, защищает отечество и, увы, создает орудия уничтожения. В профессии инженера соединились самые прекрасные и мирные науки: математика и учение о природе, предмет исследования которых — жизнь и условия жизни человека. Эти науки придают уверенность человеческим замыслам, какими бы фантастическими они ни казались; облегчают неосуществимую на вид работу; помогают человеческому сердцу своим страстным горением претворять мечты в дела. Господа! Человека сделали инженером чуть ли не первые его потребности, и потребностям этим нет конца, так как человечество движется все вперед и вперед. Прогресс ли это, простое ли движение, но инженер всегда будет необходим. Он пророет землю от полюса до полюса, переселит людей с земного шара на другие планеты, если человечеству будет дано совершить это чудо. Инженером был Архимед, который жаждал найти точку опоры для своего рычага, чтобы перевернуть землю. Мысль дерзкая, но достойная человечества, сила которого в его идеях. Инженер — это все человечество, неудержимо стремящееся ко всему, что прекрасно и полезно. Господа, выпьем этот последний бокал за здоровье всех инженеров на свете, за спасение человечества от бед с помощью ума, сердца и труда!
Тост Равицкого был встречен восторженными возгласами. Лица собравшихся выражали гордость и удовлетворение тем, что все они — представители благородного цеха инженеров, и восхищение человеком, который в людях пожилых, удрученных жизненными невзгодами, пробудил новые силы и веру в то, что их усилия не пропадут даром, а в молодых разжег желание трудиться не покладая рук.
Когда они разошлись, каждый задумался над тем, что надо сделать для блага человечества.
«Я должен придумать, как управлять воздушным шаром», — решил про себя пылкий Кароль.
«Как бы поскорей превратить пески Бранденбурга в луга?» — ломал голову Генрих.
«Как из воздуха получить горючее для парового котла?» — размышлял наедине с собой Клеменс.
«Как обуздать нашу любимую Вислу и другие реки; заставить людей строить дороги и делать реки судоходными?» — думал Михал.
Перед тем как расстаться, Равицкий попросил Кароля зайти к нему утром.
— У меня есть для тебя поручение в Д., там надо кое-что доделать.
— Почему же ты так поспешно оттуда уехал? — спросил его Михал.
— Мне нужно было быть здесь, — спокойно ответил Равицкий, но лицо его омрачилось.
Комната быстро опустела, и вскоре со двора донесся стук отъезжающих бричек.
Когда Стефан остался один, с ним произошла удивительная перемена. Никто не узнал бы теперь этого спокойного, даже веселого человека, чья мысль свободно парила над миром, — такая сильная, хоть и сдерживаемая боль исказила его лицо. Каждая черточка выражала мучительное страдание, тем более мучительное, что оно долго маскировалось спокойствием. Оно было как отблеск, как
Стефан долго большими шагами ходил по комнате, потом взял книгу и, подперев лицо руками, начал читать. Однако очень скоро он отложил книгу в сторону и с глубоким вздохом, словно хотел освободиться от давившей грудь тяжести, подошел к открытому окну и печальным взглядом уставился на игру мрачных ночных теней.
Той же ночью по дороге из Д. в Н. катился возок, запряженный рослой, предназначенной, видимо, для каретной упряжки, лошадью. В возке, держа одной рукой вожжи, полулежал молодой парень и глядел в небо. По обеим сторонам дороги шумел редкий лес, над стройными деревьями на сапфировом небосводе мерцали мириады звезд.
Черные глаза парня блестели в темноте, а эхо разносило по лесу звуки разудалой песенки.
Удивительные вещи творятся подчас на земле! Кто бы подумал, что между едущим ночью парнем и ученым инженером, погруженным в раздумье, существует тесная связь, такая тесная, какая бывает между человеком и его предназначением.
VII
Над деревушкой Н. вставало солнце. По Неману протянулись серебряные и пурпурные дорожки; кроны тополей чуть тронула позолота; в густых зарослях сада возвещали о своем пробуждении птицы.
Опершись на ограду, окружающую сад со стороны реки, Равицкий наблюдал пробуждение природы. Он смотрел на менявшие цвет воды Немана, на темневшую на горизонте стену густого прибрежного леса, — лес стоял притихший, не колеблемый даже легким ветерком, и лишь верхушки деревьев позолотила узкая полоска зари.
На лице инженера не было и следа вчерашних бурных переживаний. Быть может, как сильная мыслящая натура он поддался благотворному воздействию природы, по сравнению с величием которой мелкими и незначительными кажутся заботы и страдания человеческие. А может, он запрятал боль в глубокие тайники души, желая скрыть ее не только от людей, но и от солнечного света.
Он стоял, задумчивый, спокойный, и смотрел, а издалека, с лугов, долетало до него мычание коров и протяжные голоса людей, принимающихся за работу.
Внезапно у него за спиной раздались быстрые мужские шаги. Он обернулся и увидел идущего к нему с письмом в руках лихого черноглазого парубка. У Равицкого даже потемнело в глазах, — так сильно и неожиданно было впечатление: он узнал слугу пани Ружинской и ее брата.
— Как дела, Григорий? — спросил он, когда парень остановился перед ним. — Ты что, письмо мне привез?
Григорий почтительно, но без подобострастия поклонился и ответил:
— Пан Тарновский прислал вам книги и письмо.
Стефан нетерпеливо сорвал печать и прочел:
«Будучи добрым христианином, я хочу отплатить тебе, дорогой Стефан, добром за зло. Уезжая, ты даже не счел нужным попрощаться со мной, не сообщил, куда едешь. Но я знаком с тобой давно и уверен, что у тебя была на то причина, поэтому я нисколько на тебя не в обиде. Узнав о месте твоего пребывания, посылаю в твою Сахару, именуемую деревней Н., книжки, которые ты собирался выписать и которые нашлись у меня. Цивилизация испортила нас, создав потребности, каких не знали наши предки. Без книг, например, мы не можем жить, как без хлеба, а, насколько мне известно, в Н. нет ни Вольфов, ни Оргельбрандов [114] . Позволь же мне, дорогой друг, быть твоим поставщиком. К книгам я присовокупил несколько весьма занятных документов. Они достались мне в наследство от предков, а так как я люблю рыться в старых бумагах (разумеется, не геральдических), то взял их с собой в надежде встретить человека, которого они заинтересуют, и он разъяснит мне их смысл. Мне кажется, эти документы представляют известный интерес для истории края, в котором я родился. Они издавна являются собственностью нашей семьи, и мне хочется извлечь из них нечто полезное для всех. Обрати внимание на документы с подлинными подписями казацких старшин XVII века, а также на те, где содержится объяснение печальной истории Умани [115] .
114
Известные книгоиздатели и книгопродавцы.
115
Умань в XVII в. была важным укрепленным пунктом Украины; не раз подвергалась разорению во время турецких набегов и борьбы Запорожской Сечи с польской шляхтой.