Последняя ночь колдуна
Шрифт:
– Почему вы расстались?
В его глазах она увидела столько муки, что у нее сжалось сердце. Она пожалела, что задала этот вопрос, но старик все же ответил:
– А ты помнишь, какое время было? Кто ж с колдуном свою жизнь связать рискнул бы? Она уж убивалась, плакала, все отговорить меня пыталась. Да как я мог? Кто людям-то поможет, если не я? Кто бы им надежду вернул, когда все глаза от горя выплаканы…
Старик снова замолчал, и Глаша увидела, что он плачет. По морщинистым щекам текли слезы, но не мутные стариковские,
– Баба Катя так никогда и не вышла замуж, – сказала она тихо.
Старик кивнул:
– Я знаю. Я не держу на нее зла. Мы были предназначены друг для друга, но она ушла и ничего не сказала о ребенке, о нашей дочери, твоей маме. На прощание она выкрикнула, что я никогда никого из вас не увижу, сколько бы ни искал. Ее проклятие сбылось.
– Баба Катя тоже была колдуньей? – ужаснулась Глаша.
– Нет. Но иногда и простой человек, если его переполняют страсти, может наложить заклятие такой силы, что ни один колдун его не снимет.
– Это жестоко!
– Это жизнь. Я все равно оберегал вас и знал все, что с вами происходит. Иногда это получалось лучше, иногда хуже. Я ведь не бог.
– Значит, карьера моей матери, это…
– Это была моя ошибка. Я хотел, чтобы она была счастлива, чтобы сбылись все ее мечты. Но от судьбы, видно, не уйдешь.
– Моя мама была счастлива. До самого конца. – Глаша сама впервые поверила в это. Ее вера передалась старику. Глаза его посветлели.
– Ты, Глашенька, добрая девочка. Я в тебе не ошибся!
Он накрыл ее руку, лежавшую на постели, своей рукой. Рука была твердой и горячей.
Глаша вдруг испугалась. Что, если дедушка решит сейчас передать ей свой дар? Она читала, что колдуны так делают перед смертью. «Да нет, – попыталась она успокоить себя, – это сказки». Да и кто сказал, что старик умирает? Он сам? Ну и что? Просто приболел человек, возраст-то немаленький, вот и показалось. На умирающего он никак не похож, ну просто ни капельки.
– Своего ученья я тебе не передам, – старик снова с легкостью прочитал ее мысли. – Этого нельзя сделать против воли, не бойся! Да и грех это – взваливать на твои плечи такую ношу. У таких, как я, день равен ночи. Но наказ у меня к тебе есть.
Глаша широко раскрыла глаза, не зная еще, что от нее потребуется. Старик приподнялся на локте, причем сейчас было видно, что это простое движение далось ему с трудом, достал из-под подушки деревянный лакированный ящичек, узкий, сантиметров двадцать—двадцать пять в длину, и протянул его Глаше. Она взяла вещицу в руки и почувствовала, как от дерева идет тепло.
– Открой, – попросил старик.
Глаша повиновалась. Внутри на полуистлевшей шелковой подкладке лежал свернутый в трубочку лист пожелтевшей бумаги, такой старой, что края уже крошились от времени.
– Это лист из книги Жизни и Смерти, –
Глаша с сомнением разглядывала пожелтевший листок. Он выглядел таким хрупким. Ну какое оружие, в самом деле? Тем не менее она постаралась ничем не выдать свой скептицизм из уважения к своему дедушке.
– Обещай мне, что исполнишь мою волю! – потребовал дед торжественно.
– Ну, конечно!
– Хорошо. Я тебе верю. Ты моя кровь. Во-первых, не читай свиток, как бы тебя ни разбирало любопытство. Во-вторых, когда я умру, положи шкатулку мне в гроб, обязательно в головах. И третье – сделать это нужно так, чтобы никто не видел. Запомнила?
– Конечно, Федор Поликарпович! – кивнула Глаша беспечно. Ей не верилось, что этот крепкий старик может умереть, а значит, и делать ничего не придется.
Она протянула шкатулку, чтобы вернуть, но старик отвел ее руку.
– Сохрани у себя. Только спрячь. Ждать осталось недолго.
Взгляды их встретились, и она увидела в глазах деда тревогу.
– Боюсь я за тебя, Глашенька. Тяжко тебе будет без моей помощи.
– А вы больше не будете мне помогать?
– Пока не минет сорок дней, я не вправе.
– Какие сорок дней?.. – начала Глаша и осеклась. Глаза ее погрустнели.
– Ничего, не печалься. Мне не страшно умирать. – Дед ободряюще улыбнулся, и Глаша вдруг удивилась, как она прожила жизнь без этого мудрого человека с большим сердцем. За удивлением пришла жалость. Ей было жаль себя, деда, бабу Катю… Она почувствовала, как в глазах защипало, по щекам сами собой полились слезы.
– А вот этого не надо, Глашенька. Больше ты плакать обо мне не будешь. Я заговорю твои слезы, да и тосковать я тебе тоже не дам.
– Не надо! – воскликнула Глаша.
– Что?
– Не надо меня заговаривать.
Дед взглянул на нее строго и в то же время ласково.
– Как пожелаешь, – промолвил он наконец. – Сейчас иди отдохнуть. Тебе покажут твою комнату и комнату твоей подруги.
– Откуда вы… Ну, про Валю… Ах, да! Не перестаю удивляться, как у вас это получается.
– Ну, иди!
Глаша поднялась, прижимая к груди ящичек. Потом подумала и сунула его под свитер.
– Молодец! Не забыла. Будь осторожна, девочка! И прощай!
– До свидания. Вы разрешите утром проведать вас перед отъездом?
Старик ничего не ответил, но по его улыбке она поняла, что он не будет возражать.
Когда Глаша вышла на улицу, она зажмурилась от солнца. Над забором возвышались облитые золотом кроны берез, которые, казалось, сверкали. Краски ослепляли своей яркостью. Осеннее солнце стало теплым, как летом.