Последняя ночь майора Виноградова

Филатов Никита Александрович

— Про какую водку? — не понял Чайкин.

— Короче, что мы там у него по стопочке вмазали. За успех… Понял? — вместо Виноградова ответил Тихонин.

— Понял. Сам объяснишь Санычу?

Вид у чайкинского шефа был смущенный. Потом, махнув рукой, он выдавил из себя:

— Неудобно говорить даже. Нам с Сергеем после этого Нового года так хреново было! Не передать. И поспорили сдуру — тот, кто первый выпьет, должен другому пятьсот баксов.

— А кто контролировал? — Виноградов ко всяческим спорам и азартным играм относился с пониманием, считая их неотъемлемой

составной частью мужской натуры.

— Все на доверии. Под честное слово!

— Неплохо.

— Ну и — сам понимаешь… Теперь я, получается, Сергею полтонны «зелени» должен!

— А официально когда «развязали»? — Владимир Александрович вспомнил недавнее застолье.

— Весной уже. На Восьмое марта, кажется.

— Ага, — охотно кивнул Чайкин. — Ну, ладно, по такому случаю — амнистия! Сводишь нас с Санычем в кабак.

— Без проблем. Хоть сегодня!

— Почему бы и нет?

— Я не могу сегодня, — помотал отрицательно головой Виноградов. — В театр иду.

— Боря, мы, собственно, тоже с тобой вечером… С этим ведь уже можно ехать, разговаривать? — Чайкин вытянул из влажной руки своего начальника-компаньона видеокассету. — Аргумент ведь?

— И факт! Железобетонный.

— Хорошо. Перенесем. Владимир Александрович, спасибо тебе еще раз.

— Действительно, Саныч, класс. Спасибо!

— Когда мне теперь?

— Да я думаю… сам решай! Хочешь выходной на завтра?

— Вообще, Владимир Александрович, давайте так договоримся: планируйте сами работу. Мне важен конечный результат — как сегодня. Раз в месяц смету подавайте и планчик.

— Это ж тебе не в ментовке! Твори, выдумывай, пробуй…

— Идите отдыхайте. А мы тут еще разок кино посмотрим, а потом позвоним… куда надо.

* * *

До метро Владимир Александрович решил пройтись пешком. Он не так уж часто это делал, тем более что Литейный был далеко не самым пригодным для бесцельных прогулок местом в городе. То и дело приходилось уворачиваться от мечущихся вдоль и поперек тротуаров увесистых теток. Здороваться с кем-то смутно знакомым, огибать плотно сбитые, хмурые толпы на остановках… На углу проспекта и улицы Пестеля его чуть не сбил грузовик — и с досады обдал веером грязной, оставшейся после вчерашнего дождя воды. В охотничьем магазине были патроны шестнадцатого калибра — три вида дроби, на гуся и на утку, но билет остался дома, и Виноградов вынужден был потопать дальше, засунув обратно в кошелек несколько тысяч рублей своего «нереализованного спроса». Был шанс, конечно, дождаться кого-нибудь из охотников и попросить взять патроны на чужие документы, но предпринимать что-то, суетиться уже не хотелось.

В открытой двери издательства «Советский писатель» тоскующая гражданка продавала духовную пищу. Это было так трогательно после однообразно пестрых продовольственных витрин, что Владимир Александрович даже остановился:

— Здравствуйте. Что произвели?

— Здравствуйте! Выбирайте, пожалуйста. А вот из нового.

Виноградов взял в руки крохотный сборник. Открыл наугад. Прочел:

В

поэзии видно, как мир умирает… Поэзия — боль умирания мира!

Стихи были доверчивые и беззащитные — как грудные дети. Было бы стыдно обидеть — и продавщицу, и неизвестного автора. Потратив немного больше стоимости пачки сигарет, Владимир Александрович купил томик.

Легче на душе все равно не стало.

Всплыло в памяти вчерашнее: крашенный под блондина культурист у входа, бесконечная сумеречность коридора, портьеры — тяжелые, бархатные, мебель, которую можно было назвать старой, но пока еще не старинную… Звуковой ряд: рассыпчатый грохот армейских ботинок, короткая матерщина, визг, попытка возмущенного бормотания. И запах… Такой сладковато-порочный, гигиенический запах должен присутствовать в дешевом борделе, временно занятом под лазарет.

«— Стоять! Лицом к стене!

— Не двигаться!

— Я кому сказал, с-сука…

— А-ах!

— Командир, там, в дальней комнате, — малолетка с мужиком.

— Скажите Солодову, пусть снимет на камеру…

— Оружие ищите. И наркотики!

— Моего не видел?

— Саныч, кажется, там — вторая дверь направо…

— Командир, тут запрашивают, сколько всего задержанных!

— Сколько… Семь, восемь человек? Полна коробочка. Доложи, что около десяти, двое, кажется, несовершеннолетние.

— Наркоту нашли!

— Где?

— Вон в той комнате.

— Саныч, это вроде твой клиент отличился. Действуй!»

Под потолком неуместно и ярко горела люстра. Виноградов нащупал глазами ночник — с раздавленной лампочкой, смятым абажуром. В крошечной кубатуре «глухой», переделанной, видно, из бывшей барской кладовой комнаты царил всеобъемлющий, абсолютный хаос: разбросанная вперемешку одежда, стул, зачем-то наваленный на сползшую к полу постель. По скатерти торопливо расползалось вонючее коньячное пятно.

«— Этого — к остальным! И свободны пока. Документы?

— Вот! А это то, что изъяли.

— Спасибо…»

Спецназовец оторвал от пола слегка оглушенного парня — сначала Виноградову показалось, что на нем не надето вообще ничего, кроме клепаного ошейника. Однако имелась и вторая деталь туалета — не то очень узкие плавки, не то просто широкий шнурок на причинном месте.

В комнате остались двое — Виноградов и тот, знакомый заочно. При галстуке, но без штанов.

«— Присаживайтесь.

— Благодарю! Одеться можно?

— Успеете».

Все верно — то же лицо на фотографии в служебном удостоверении, пухлый бумажник, ключи. Аптечная упаковка.

«— Что это?

— Клофелин.

— Зачем?

— Гипертоническая болезнь. Давление снижать.

— Неужели? Может, для другого для чего? Знаете, как проститутки на вокзалах: капнут в водочку, и привет! В лучшем случае без денег проснешься, а то и вовсе навсегда заснешь.

— Я тоже криминальную хронику читаю, не надо! Там, в бумажнике, справка. И рецепты, хотя не обязательно…