ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
Шрифт:
Боб и прикорнувший в углу на разодранном матрасе Сидоров, напоминало деревенский сарай. Бревенчатые стены, высокий
потолок, каких не встретишь в городских квартирах. И запах: пахло довольно противно, но не так, как пахнет в «хрущевках»
или в многоэтажных панельных домах. Это был очень своеобразный плохой запах. Сырое дерево, затхлость и гниль. Боб
листал глянцевые страницы журнала и морщился. То
– Куда это нас занесло?
– спросил я, подойдя поближе к Бобу и привалившись к стене для удобства.
– Нас заносит все дальше и дальше, - пробормотал он, не отрывая глаз от фотографий Наоми Кэмпбелл. На меня он
смотреть не хотел. Конечно, у Наоми фигурка получше. Да и бледный я какой-то стал в последнее время.
– Анна?
– задал я следующий вопрос.
– По делу, - был ответ.
– А мы что тут делаем?
– Ждали, пока ты очухаешься.
– Ну, так дождались, - обрадовал я Боба, и он все-таки отложил журнал.
– Что ты предлагаешь?
– осведомился он.
– Даже не знаю...
– сказал я, и это было правдой. В голове стоял какой-то туман, в котором очень успешно спрятались все
мысли. Я понимал, что это неправильно - сидеть в сарае. Но почему это неправильно, я вряд ли бы смог объяснить.
Боб скептически посмотрел на мое лицо и снова углубился в чтение.
А я сполз по стене на пол и закрыл глаза.
– Сортир на улице, - услышал я в наступившей темноте бурчание Боба.
– Какой кретин его строил?! Руки бы оторвать...
Такие щели в стенах...
– Боишься, что будут подглядывать?
– Дует, - коротко ответил Боб.
– Здесь задохнуться можно, а на улице - ураган какой-то. И вообще: нет в жизни счастья.
Может быть, он говорил еще что-то, но я уже не слышал. Я заснул и проснулся уже перед накрытым столом. Даже перед
двумя. Я сидел на фанерном ящике, а передо мной стояли два стола, те, что служили раньше мне постелью. Теперь они были
покрыты старой газетой и богато сервированы. Под стать окружающей обстановке. Буханка черного хлеба, палка салями, две
полуторалитровые бутылки минеральной воды, две банки килек в томате, три плитки шоколада и россыпь красных
венгерских яблок. Плюс четыре тарелки, четыре вилки и четыре стакана. Все - из белого пластика.
Во главе стола сидел Сидоров,
что это от слабости, но оказалось, что он тоже восседает на ящике, а тот скрипит и гнется под ним. Сидоров глотал какие-то
таблетки, что высыпала перед ним на газету Анна, и запивал их водой.
Мне тоже досталась порция: таблетка аспирина, растворенная в воде. Боб отхлебнул из банки «Хайнекен» и сказал:
– Приятного аппетита.
Сидоров с мученическим выражением лица наблюдал, как пиво уходит в чужое горло. Мне было все равно. Я был
равнодушен к еде и питью. Мои часы стояли. Я не знал, который час и какой день недели сегодня. Я лишь знал, что у меня
ломит спину. Я знал, что спятивший дятел забрался мне в голову и теперь пробивается наружу, методично колотя в череп.
Остальное уже не представляло интереса.
Боб допил пиво и бросил опустевшую банку в угол. Там уже валялась пара смятых жестянок. И окровавленные бинты.
– Хозяева не будут возмущаться?
– спросил я.
– А нету хозяев, - развел руками Боб.
– Ничейный дом. Только в провинции такое встречается. У нас так каждый
сантиметр площади расписан и приватизирован. А за метр и убить могут.
Я немного напряг память, припомнил обстоятельства своего обморока... И решил, что мы сидим в одном из домов у того
самого пустыря.
Анна подтвердила мою догадку.
– Ты меня просто напугал, - сказала она, - когда рухнул там... Ничего, заживет.
– Жизненные центра не задеты, - проговорил я, тупо глядя в газетные строки. Там не было ни одной знакомой буквы, и я
решил было, что крыша моя переехала в другое место окончательно и бесповоротно. Минут пять спустя я сообразил, что
газета лежит передо мной вверх ногами. Стало немного легче. Я сильно вырос в своих собственных глазах.
– Надо было водки взять, - выпалил вдруг Боб, ласково поглаживая свою бородку.
– Помянуть Марка...
– Вот еще!
– презрительно фыркнула Анна.
– Дерьма-то...
– Как-никак, товарищ по работе, - настаивал Боб.
– Этот товарищ перерезал бы тебе глотку, как тому доктору, и не поморщился, - многозначительно сказала Анна.
– Он уже