Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Рубцов Николай Михайлович

Цветок и нива

Цветы! Увядшие цветы! Как вас водой болотной хлещет, Так с бесприютной высоты На нас водой холодной плещет. А ты? По-прежнему горда? Или из праздничного зала На крыльях в прошлые года Твоя душа летать устала? И неужели, отлюбя, Уж не волнуешься, как прежде, — Бежишь домой, а на тебя Водой холодной с неба плещет? Сырое небо, не плещи Своей водою бесприютной! И ты, сорока, не трещи О нашей радости минутной! Взойдет любовь на вечный срок, Душа не станет сиротлива. Неувядаемый цветок! Неувядаемая нива! <1969>

У церковных берез

Доносились

гудки с отдаленной пристани. Замутило дождями Неба холодную просинь, Мотыльки над водою, усыпанной желтыми листьями, Не мелькали уже — надвигалась осень… Было тихо, и вдруг будто где-то заплакали, — Это ветер и сад. Это ветер гонялся за листьями, Городок засыпал, и мигали бакены Так печально в ту ночь у пристани. У церковных берез, почерневших от древности, Мы прощались, и пусть, опьяняясь чинариком, Кто-то в сумраке, злой от обиды и ревности, Все мешал нам тогда одиноким фонариком. Пароход загудел, возвещая отплытие вдаль! Вновь прощались с тобой У какой-то кирпичной оградины, Не забыть, как матрос, увеличивший нашу печаль, — Проходите! — сказал. — Проходите скорее, граждане! — Я прошел. И тотчас всколыхнувши затопленный плес, Пароход зашумел, Напрягаясь, захлопал колесами… Сколько лет пронеслось! Сколько вьюг отсвистело и гроз! Как ты, милая, там, за березами? <1969>

Ночное

Если б мои не болели мозги, Я бы заснуть не прочь. Рад, что в окошке не видно ни зги, — Ночь, черная ночь! В горьких невзгодах прошедшего дня Было порой невмочь. Только одна и утешит меня — Ночь, черная ночь! Грустному другу в чужой стороне Словом спешил я помочь. Пусть хоть немного поможет и мне Ночь, черная ночь! Резким, свистящим своим помелом Вьюга гнала меня прочь. Дай под твоим я погреюсь крылом, Ночь, черная ночь!

Угрюмое

Я вспомнил угрюмые волны, Летящие мимо и прочь! Я вспомнил угрюмые молы, Я вспомнил угрюмую ночь. Я вспомнил угрюмую птицу, Взлетевшую жертву стеречь. Я вспомнил угрюмые лица, Я вспомнил угрюмую речь. Я вспомнил угрюмые думы, Забытые мною уже… И стало угрюмо, угрюмо И как-то спокойно душе.

Бессонница

Окно, светящееся чуть. И редкий звук с ночного омута. Вот есть возможность отдохнуть… Но как пустынна эта комната! Мне странно кажется, что я Среди отжившего, минувшего, Как бы в каюте корабля, Бог весть когда и затонувшего, Что не под этим ли окном, Под запыленною картиною Меня навек затянет сном, Как будто илом или тиною. За мыслью мысль — какой-то бред, За тенью тень — воспоминания, Реальный звук, реальный свет С трудом доходят до сознания. И так раздумаешься вдруг, И так всему придашь значение, Что вместо радости — испуг, А вместо отдыха — мучение… <1969>

Неизвестный

Он шел против снега во мраке, Бездомный, голодный, больной. Он после стучался в бараки В какой-то деревне лесной. Его не пустили. Тупая Какая-то бабка в упор Сказала, к нему подступая: — Бродяга. Наверное, вор… Он шел. Но угрюмо и грозно Белели снега впереди! Он вышел на берег морозной, Безжизненной, страшной реки! Он вздрогнул, очнулся и снова Забылся, качнулся вперед… Он умер без крика, без слова, Он

знал, что в дороге умрет. Он умер, снегами отпетый… А люди вели разговор Все тот же, узнавши об этом: — Бродяга. Наверное, вор.

Зимним вечерком

Ветер, не ветер — Иду из дома! В хлеву знакомо Хрустит солома, И огонек светит… А больше — ни звука! Ни огонечка! Во мраке вьюга Летит по кочкам… Эх, Русь, Россия! Что звону мало? Что загрустила? Что задремала? Давай пожелаем Всем доброй ночи! Давай погуляем! Давай похохочем! И праздник устроим, И карты раскроем… Эх! Козыри свежи. А дураки те же.

Далекое

В краю, где по дебрям, по рекам Метелица свищет кругом, Стоял запорошенный снегом Бревенчатый низенький дом. Я помню, как звезды светили, Скрипел за окошком плетень, И стаями волки бродили Ночами вблизи деревень… Как все это кончилось быстро! Как странно ушло навсегда! Как шумно — с надеждой и свистом — Промчались мои поезда! И все же, глаза закрывая, Я вижу: над крышами хат, В морозном тумане мерцая, Таинственно звезды дрожат. А вьюга по сумрачным рекам, По дебрям гуляет кругом, И весь запорошенный снегом Стоит у околицы дом… <1969>

Конец

Смерть приближалась, приближалась, Совсем приблизилась уже, — Старушка к старику прижалась, И просветлело на душе! Легко, легко, как дух весенний, Жизнь пролетела перед ней, Ручьи казались, воскресенье, И свет, и звон пасхальных дней! И невозможен путь обратный, И славен тот, который был, За каждый миг его отрадный, За тот весенний краткий пыл. — Все хорошо, все слава Богу… — А дед бормочет о своем, Мол, поживи еще немного, Так вместе, значит, и умрем. — Нет, — говорит. — Зовет могилка. Не удержать меня теперь. Ты, — говорит, — вина к поминкам Купи. А много-то не пей… А голос был все глуше, тише, Жизнь угасала навсегда, И стало слышно, как над крышей Тоскливо воют провода…

Скачет ли свадьба…

Скачет ли свадьба в глуши потрясенного бора, Или, как ласка, в минуты ненастной погоды Где-то послышится пение детского хора, — Так — вспоминаю — бывало и в прежние годы! Вспыхнут ли звезды — я вспомню, что прежде блистали Эти же звезды. И выйду случайно к парому, — Прежде — подумаю — эти же весла плескали… Будто о жизни и думать нельзя по-другому! Ты говоришь, говоришь, как на родине лунной Снег освещенный летел вороному под ноги, Как без оглядки, взволнованный, сильный и юный, В поле открытое мчался ты вниз по дороге! Верил ты в счастье, как верят в простую удачу, Слушал о счастье младенческий говор природы, — Что ж, говори! Но не думай, что, если заплачу, Значит, и сам я жалею такие же годы. Грустные мысли наводит порывистый ветер. Но не об этом. А вспомнилось мне, что уныло Прежде не думал: «Такое, мне помнится, было!» Прежде храбрился: «Такое ли будет на свете!» Вспыхнут ли звезды — такое ли будет на свете! — Так говорил я. А выйду случайно к парому, — «Скоро, — я думал, — разбудят меня на рассвете, Как далеко уплыву я из скучного дому!..» О, если б завтра подняться, воспрянувши духом, С детскою верой в бессчетные вечные годы, О, если б верить, что годы покажутся пухом, — Как бы опять обманули меня пароходы!..