Последняя семья

Миллер Джон Рэмси

Рейду Дитриху было тридцать девять, но выглядел он на десять лет моложе. Они познакомились год назад на открытии выставки Лауры в галерее Артура Максвелла на Мэгэзин-стрит. Лаура вошла в зал, а он стоял перед одной из ее картин. Пятнадцать минут спустя он все еще стоял там и по-прежнему не сводил глаз с картины. Пока он изучал творение Лауры, она изучала его самого. Высокий – около шести футов, худощавый, но крепкий, светлые волосы зачесаны назад. Тонкие, но мужественные черты лица, чувственный рот. Больше всего Лауру поразили его глаза, похожие на детские стеклянные шарики с серыми разводами под поверхностью. Она никогда не видела

глаз такого оттенка. Они загипнотизировали Лауру, она потерялась в их бездонной глубине с той самой минуты, как их увидела. Хотя поначалу ее интерес был чисто художническим.

– Боже, какой роскошный мужик! – воскликнула Лили Тенер. Она заметила его первая и обратила на него внимание Лауры.

В конце концов Лаура подошла поближе и встала у него за спиной. Рейд смотрел на «Святого Себастьяна».

У мученика на картине были темные локоны, ниспадающие на плечи, и бледный нимб вокруг головы. Через полупрозрачную кожу просвечивали темно-синие дорожки вен.

Кровь Себастьяна высасывали пять пиявок-стрел с побагровевшим оперением. Две овцы лизали кровь, капающую с древка стрелы. В темноте древесных крон сидели на ветках зловещие черные птицы и наблюдали за будущим святым, очевидно, дожидаясь своего часа. Несмотря на врезавшиеся в тело веревки, которыми его привязали к дереву, несмотря на раны и птиц, жаждущих выклевать ему глаза, Себастьян улыбался овце – любительнице полакомиться человечьей кровью. Первоначальный замысел Лауры изменился сам собой во время работы – движение руки, мазок кисти, и как-то неожиданно, вопреки воле живописца святой Себастьян вышел умиротворенным.

– Не знал, что овцы пьют кровь, – прокомментировал, увидев картину, Реб.

– Фу, мам, какая гадость! – скривилась Эрин. – Неужели ты думаешь, она кому-нибудь понравится?

Рейд же на выставке произнес, не поворачивая головы:

– Поразительно. Поистине уникальная интерпретация... хм... смерти святого Себастьяна. Какую меру страдания способен вынести человек, оставаясь в мире с самим собой... со своим Богом? Она затрагивает во мне какую-то струну, о существовании которой я и не подозревал. – Лаура подумала, что он говорит всерьез, но он неожиданно рассмеялся. – А кто стрелял в святого Себастьяна?

– Действительно, мне бы надо было знать, – сказала она. – Наверное, те, кто делал из людей мучеников.

– Я подумываю, не купить ли мне его, но...

– Но?

– Слишком дорого. Четырнадцать тысяч неизвестно за кого...

Лаура оглядела его с головы до пят. Цельнозолотые «Картье», костюм, сшитый по авторской модели, пара явно недешевых кожаных туфель.

– Наверняка за свои часы вы заплатили не меньше. А на что годны часы? Они способны лишь вторгаться в ваши мысли и гонять вас целыми днями, как сержант на плацу. «10.20 – о Боже, мне пора!» Восемнадцатикаратный [3] надсмотрщик. Симпатичный надсмотрщик, но его тиканье – это форменное щелканье бича.

3

Здесь: мера содержания золота в сплавах. 18 карат соответствуют 750-й пробе (75%).

Рейд повернулся и смерил Лауру долгим изучающим взглядом. В прозрачных глазах вспыхнул огонек интереса.

– Может быть, художник согласится поменяться со мной? Картину на часы. – Он улыбнулся. –

Тогда я убил бы двух зайцев одним Картье – получил бы картину и избавился от тирана на запястье.

Лаура оценивающе на него посмотрела:

– Вы готовы обменять часы на это полотно?

– Немедленно. – Он улыбнулся. – Вы здесь работаете?

– Нет, но я знакома с владельцем галереи. – Лаура огляделась и перехватила взгляд Артура Максвелла. Он подошел к ним. – Артур, это...

– Рейд Дитрих, – подсказал Артур, хищно улыбаясь. – Мистер Дитрих недавно переехал в Новый Орлеан и стал клиентом галереи.

– Он желает поменять свои часы на эту картину, – объяснила Лаура.

– Что ж, замечательно. Остается только утрясти вопрос с моими комиссионными. – Он привстал на цыпочках и скрестил руки на груди. – Может, заплатите ремешком?

Рейд покраснел.

– Так это ваша картина? О, как неловко получилось! Вы – Лаура Мастерсон?

– И не имею никакого отношения к Бэт Мастерсон.

– Дитрих. И тоже не имею никакого отношения к Марлен.

Они рассмеялись.

– Я сейчас же заплачу за картину. Ваш муж, наверное, ужасно вами гордится. Действительно потрясающая работа.

– Я разведена.

– А обручальное кольцо?

– Охраняет меня от приставал. И потом, эти косые взгляды в бакалее... У меня двое детей.

– А я вдовец. – Он посмотрел ей в глаза долгим взглядом, потом коснулся ее руки. – Пожалуйста, извините меня, но я должен уладить свои дела с Артуром, пока кто-нибудь не увел Себастьяна у меня из-под носа.

– Я всегда могу написать вам другого, – сказала Лаура, удивляясь сама себе. Она осознала, что флиртует с Рейдом, и неожиданно смутилась. Он внимательно и бесконечно долго смотрел на нее, потом улыбнулся. Насколько Лаура могла судить, улыбка у него была чудесной.

– Кто был моделью?

– Мой бывший муж.

– Вам приходилось думать о вмешательстве подсознания в творчество?

– Можете быть уверены.

* * *

Рейд выписал Артуру чек на четырнадцать тысяч долларов, и на табличке с названием появилась красная точка, означающая, что картина продана. Рейд потом часто хвастался, что цена картины со времени покупки выросла втрое, а цена часов осталась прежней.

В тот вечер Лауре не удалось больше с ним поговорить, потому что пришлось отвечать на вопросы других посетителей, а Рейд, подписав чек, исчез почти сразу.

Позже на той же неделе Лаура расспросила о нем Артура. Тот рассказал, что Рейд недавно переехал из Нью-Йорка, что он один из партнеров компании по продаже сложного и дорогого диагностического оборудования. Интересуется художниками Луизианы, сам происходит из старинной семьи из Атланты, держит большую яхту на озере Понтчартрейн и живет во Французском квартале. Но самое главное – он не гомосексуалист, хотя сам Артур считал это обстоятельство чрезвычайно досадным.

Через неделю Артур по настоянию Рейда позвонил Лауре и спросил, не может ли она поехать с ним к мистеру Дитриху домой и проследить за водружением картины на новом месте.

Огромный – четыре тысячи квадратных футов – трехэтажный особняк на Дюмейн был набит антиквариатом и произведениями старых мастеров. При доме имелся участок, обнесенный высокой кирпичной стеной, и квартиры для слуг, которые Рейд использовал под хранилище. Рабочие галереи уже укрепили «Святого Себастьяна» над резным мраморным камином в гостиной.