Последняя ставка
Шрифт:
Крейн никогда не мыл свой «Торино», и Мавранос разглядывал узоры потеков, которые оставляли в пыли капли росы, и плюхи птичьего помета – круги, прямые линии и прямые углы на покатой поверхности, а однажды брызги нарисовали маленькое орущее лицо, наподобие того, с картины Мунка. А еще однажды, когда Крейн стоял на крыльце и перебирал мелочь в поисках четвертака, чтобы купить газету, он просыпал целую горсть десяти- и двадцатипятицентовых монет и пенни – Мавранос помогал их собирать, и обратил внимание, что все монеты лежали лицевой стороной вверх и все наручные часы у Крейна всегда спешили.
И
И по всему кварталу фруктовые соки сбраживались необыкновенно быстро, как будто какой-то бог вина посещал эту улицу Санта-Аны, дышал на дома и делал это очень поздно ночами, когда его не мог увидеть никто, кроме отвязной молодежи, выходившей воровать автомобильные стереосистемы и аккумуляторы.
Поскольку убить его намеревалась случайность, Архимедес Мавранос решил выяснить, где она обитает, отыскать ее замок, его зловещее святилище.
Поэтому где-то с год назад он разменял пять тысяч долларов на двадцатки, положил их в карман, сказал жене и двум дочерям, что вернется, когда восстановит здоровье, и вышел на улицу. На углу он плюнул в ладонь и ударил кулаком по слюне, после чего отправился в указанном направлении.
Он шел два полных дня, ел говяжью бастурму, которую покупал в магазинах спиртного, мочился в кустах, не брился, не переодевался и совсем не спал. В конце концов он обнаружил, что кружит возле этого квартала, и, увидев, что один из домов сдается, позвонил по указанному в выставленной у двери табличке телефону и дал хозяину полторы тысячи наличными. И посвятил свои дальнейшие усилия тонкой настройке.
Он довольно быстро заподозрил, что Скотт Крейн является главным местным указателем на пути к замку случайности – но лишь накануне вечером, когда Крейн признался, что был профессиональным игроком в покер, он увидел основание для уверенности. Как-никак, азартные игры это область, где в наиболее острой форме встречаются друг с другом статистика и глубинные последствия для человека, и карты, казалось бы, даже в большей степени, нежели кости или цифры на колесе рулетки, могли определять и, возможно, даже диктовать… удачу игрока.
Окно гостиной Крейна было распахнуто за закрытыми жалюзи, и Мавранос теперь чувствовал, что там, у него за спиной, кто-то стоит. Он повернулся, не вставая с кресла.
– Скотт? – послышался шепот. – Иди в постель.
– Сьюзен, это я, Арки, – ответил ошарашенный Мавранос. – Скотт еще не вернулся из своих… ну, не знаю, чем он там занимается.
– О… – Ее шепот сделался тише. – Мои глаза еще плохо видят. Не… не говори ему, что я с тобой разговаривала, ладно?
Она добавила что-то еще, но ее голос был слишком слаб, и он не разобрал слов.
– Извини…
Слух Мавраноса уловил тяжелый вздох, как будто ветер прошелестел в ветвях безлиственного дерева, но когда шепот раздался снова, он опять прозвучал так слабо, что удалось разобрать лишь несколько слов.
– Дай ему выпить, – сказала она и добавила еще что-то, из чего было понятно только
– Конечно, Сьюзен, – сказал Архимедес, испытывая величайшую неловкость. – Не сомневайся.
Следующим автомобилем, свернувшим на Мейн, оказался «Форд» Крейна, и Мавранос невольно встал, потому что лобовое стекло представляло собой белую заслонку, испещренную трещинами, которые разбегались от дыры, зиявшей перед водительским местом.
Глава 9
Единственный известный мне толстяк
– Дружище, мне сейчас до постели бы добраться, – сказал Крейн. Он вылез из машины, держа в руке пинтовую бутыль виски. – Впрочем, одна баночка пива будет как раз, чтобы догнаться. – Он взял холодную банку и тяжело опустился на исхоженную ступеньку.
Мавранос что-то произнес.
– Что-что? – вскинулся Крейн. – Толстяк в пустыне?
Мавранос закрыл глаза и начал сначала:
– Песня о толстяке, который ездит по шоссе, проходящем через пустыню Мохаве. Сороковому, Пятнадцатому и даже по 27-интерстейт, ведущей к Шошони. Я слышал ее как кантри-вестерн, но, думаю, существует и роковый вариант. Голова у этого толстяка большая, лысая, и усыпана бородавками, а в его машине миллион зеркал заднего вида, как стиляги в Англии делают на своих мотороллерах.
Скотт Крейн прикончил виски из бутылки и осторожно поставил ее на стол.
– Значит, вопрос в том, слышал ли я о нем? – Он покачал головой. – Нет. Я ничего о нем не слышал.
– Ну, он же не настоящий. Он, знаешь ли, легенда. Как Летучий голландец или Вечный жид. Его автомобиль должен все время ломаться, потому что карбюратор – это ведь чудо из множества форсунок, клапанов, поплавков, муфт и всего такого.
Крейн нахмурился и кивнул, будто желая показать, что понимает то, что услышал.
– И, говоришь, он зеленый?
– Да нет же. Нет. Он когда-то был зеленым, и просто крупным человеком, а не толстяком, но эта версия с каких-то пор забылась. Этот образ перестал быть жизненным, и теперь его можно встретить разве что в образах Халка да Веселого Зеленого великана, который выращивает овощи. Теперь он вовсе не Зеленый рыцарь, на которого то и дело натыкался сэр Гавейн – потому что вода тухлая, и земля пустынная, как во Второй книге Царств, – теперь он по-настоящему жирный, и обычно черный, или серый, или даже цвета «металлик». Маленький робот Тик-Ток из сказок о Стране Оз, это и есть он, его портрет. – Мавранос посмотрел на своего полусонного собеседника и вдруг задумался о том, с чего вообще ему пришло в голову все это объяснять. – Но ты о нем никогда не слышал.
– Нет. Единственный известный мне толстяк, – ответил Крейн, остановившись на середине фразы, чтобы сделать большой глоток пива, – тот, который в 1960-м выстрелил в лицо луне.
– Расскажи, что это было.
Крейн заколебался было, но потом покачал головой.
– Я шучу. Это всего лишь песня Джона Прайна.
Со стоянки «Нормс» послышалась перебранка нескольких голосов, потом люди расселись по машинам; зажглись фары, автомобили проехали по Мейн и исчезли в ночи.
Мавранос поднял взгляд на Крейна.