Последняя тайна Лермонтова
Шрифт:
Помню, читала: ты покорил все припудренные снегом горные вершины, лихо, как подросток, прыгал по крышам. Разбивал тачки, стоимость которых эквивалентна годовому бюджету нашего бюро судебно-медицинской экспертизы. Жил на подводной лодке, снимался в реалити-шоу, встал в очередь на платные полеты в космос...
Отец и брат – лишь новые роли, очередные игрушки. Кто поверит в искренность твоих намерений? Разве что корреспондентка глянцевого журнала, который читают люди с глянцевым, без извилин, мозгом.
Впрочем, мне лень ругаться с Михаилом, поэтому у меня даже получается не зарезать его правдой-маткой. Какой прогресс: иногда я
– Скажите, а вы уже познакомились с привидением княгини Щербатовой?
У Панина очень искренний смех.
– Что ж, теперь я начинаю понимать, почему Андрей вас так ценит. Мне было очень любопытно на вас посмотреть. Единственный человек, которого захотел пригласить мой брат! Я даже жалел, что сегодня пришлось задержаться с адвокатом и я не смог выйти к обеду. А привидение... Нет, пока мы не познакомились. Мне строители говорили, что его видели. Дескать, шла по коридору высокая женщина в длинном белом платье и чепце, заламывала руки и тихо звала: «Миша, Миша!». Похоже, Лермонтов был тем еще ловеласом и сумел произвести на княгиню неизгладимое впечатление, если она и после смерти так по нему убивается... Что ж, меня тоже зовут Мишей, может, рано или поздно привидение, не дождавшись Михаила Юрьевича, решит заглянуть ко мне!
В карих глазах пляшут чертики смеха и удовольствия, не улыбнуться в ответ на такую обаятельную улыбку невозможно.
Что ж, пожалуй, мне нравится этот человек. Он любопытен, забавен... в конце концов, мне встречались люди намного хуже.
Попрощавшись, Михаил ушел. Но мне еще нескоро удалось переключиться на пейзаж и разогнать кистями и красками магнетизм ауры Панина, устраивавшей слайд-шоу то из раздраженного взгляда красивых умных глаз, то из сжимающихся в гневный кулак пальцев, то из счастливой искренней улыбки.
Неужели я влюбляюсь?
Нет, это глупо, полная ерунда!
У меня есть Леня, он тоже судебный медик, мы вместе сто пятьдесят лет и я надеюсь, совместно прожитого времени будет минимум веков пять. Мне хорошо с моим мужем. И потом, где я еще найду мужика, который с пониманием отнесется к тому, что жена чаще режет трупы, чем мясо для отбивных?!
Пейзаж, разумеется, вышел посредственным. Когда голова занята другим, к мольберту вообще лучше не подходить, его не обманешь.
Что ж, новый лист бумаги портить смысла не было. В другой раз. Зелень, желтизна, синева и прочие оттенки едва начинающей тлеть осени стоят того, чтобы их рисовать в состоянии настоящего вдохновения...
В замок я возвращалась чин чинарем – по аллеям, через террасы.
Прогулки перед окнами комнаты Айо слишком дорого обходятся моей психике.
Не хватало еще вырастить здесь стрессорную острую язву желудка или мелкую аденому в надпочечниках. Хотя, строго говоря, все это по нашей классификации – показатель не психологического стресса, а физиологического, заболячек каких-нибудь тяжелых. Психика, психология – не наша епархия.
– Я тут это... Денег принес. И еще подумал – может, вы хотите спортом заняться? Так я вам программу тренировок составлю. Вес подберу, упражнения. Тренажерный зал здесь есть. А еще я, – на лице торчащего под дверью моего номера Вована появилось скорбно-жертвенное выражение, – даже пробежки с вами буду делать. Хотите? У меня, конечно, мениск травмирован, операцию надо делать. Из-за дурацкого колена я даже в соревнованиях
Дурак-мужик. Какой у него выбор? Прекрасная мадонна Олеся с истеричным младенцем Антоном-Эмо, да светловолосая Белоснежка Юленька Семенова. Тетушку Алену в свете помешательства и свежеосчастливленную хомутом семейной жизни Марину оставим за скобками. Но здесь же табунок симпатичных горничных! Разул бы он глаза, честное слово!
Сразу, что ли, продемонстрировать фотографию с внучкой?
Однако ведь этот специалист по пауэрлифтингу тысячу рублей притарабанил – большой пакет корма можно купить, пол-ящика консервов, много гречки или противоблошиных ошейников...
Я так и не успела решить, как поступить с Вовчиком.
Возле лестницы раздался гулкий шлепок и у меня сразу же тревожно заныло сердце.
Я слишком хорошо знаю этот звук разбивающегося тела. Было дело: во время дежурства нас со следователем вызвали на суицид. Пока я осматривала размазанные по асфальту останки парнишки, его находящаяся в шоковом состоянии подружка сиганула вниз и плюхнулась рядом. Она не разбилась насмерть, переломанную, с торчащими из ран костями и наверняка разорванными органами брюшной полости, ее погрузили на носилки «Скорой помощи». У врачей такая работа – спасать. Спасать, когда яснее ясного: человек – не жилец, спасать, даже если хотя бы облегчить уход невозможно, даже если невольно ощущаешь присутствие ангела, который ждет освобождающую из тела душу. Девчонка стонала так, что у видавших всякое оперов блестели глаза... Такое не забывается, на кинопленке моей памяти запечатлены все подробности. Шлепок, пара секунд ступора, потом крик мучительной боли...
Теперь – нет, я ошиблась, я очень хочу ошибиться, я сама себе все придумала, у меня просто профессиональная деформация, могла упасть какая-нибудь вещь, предмет – только бы этого не было, только...
О, Господи...
Со стороны лестницы, там, откда послышался звук, похожий на производимый падающим телом, стали слышаться протяжные стоны...
ГЛАВА 4
1836 год, Санкт-Петербург, Михаил Лермонтов
Варенька, любимая, ненаглядная...
Ее все время хочется рисовать – пером, акварелями; в атласном капоте и блондовом чепце, теперь вот – в платье испанской монахини.
Потуплен скромный взор. Лицо – на бумаге, как и в жизни – не красиво ошеломляющей красотой, хотя черты скульптурно правильны. Ровный профиль, полукруглые темные бровки, выразительно очерченные губы. Простой крестик на целомудренно, высоко закрытой глухим платьем груди, черное покрывало наброшено на светлые волосы. У Вареньки темные глаза и пшеничные локоны – дивное необычное сочетание, но на этой акварели ее красивые косы спрятаны.
Еще бы боль свою спрятать...
– Прости меня, – прошептал Михаил портрету Вареньки, закрепленному на мольберте. – Я все сейчас тебе объясню. Понимаешь, Катерина твоего брата не любила. Вот нисколечко не любила. Да, я хотел расстроить свадьбу. Я обманывал Алексея, подло обманывал. Сказывался больным; он, места себе не находя от беспокойства за меня, не ехал на бал – а я ехал, ехал и танцевал там с Катей. Все для пользы Алексея, а вот послушай, что я еще тебе скажу...
Михаил запнулся. Посмотрел на свою акварель, на выписанное самой любовью лицо Вареньки – будто бы по-настоящему увидел ее перед собой, и слова застряли в горле.