Последняя теория Эйнштейна
Шрифт:
Дэвид взял Кляйнмана за руку — она была мягкой, вялой и очень холодной.
— Пожалуйста, послушайте, профессор — это важно.
Глаза старика снова обратились к нему. Кажется, только они еще жили в этом теле.
— Все думали… что у него не получилось. Но нет. Получилось. Получилось! — Кляйнман говорил короткими фразами, перемежаемыми судорожными короткими вдохами. — Но он не мог… публиковать. Herr Doktor видел… видел опасность. Хуже… куда хуже… бомбы. Разрушитель… миров.
Дэвид вытаращился на старика. Herr Doktor? Разрушитель
— Постарайтесь не терять сознание, ладно? Расскажите мне про человека, который на вас напал. Вы помните, как он выглядел?
Лицо профессора блестело от испарины.
— Вот почему… приходил штаркер. Вот зачем… он меня пытал.
— Пытал? — К горлу подступила тошнота.
— Да-да. Он хотел… чтобы я это написал. Но я не стал. Не стал!
— Написал что? Чего он хотел?
Кляйнман улыбнулся за маской:
— Einheitliche Feldtheory. Последний дар… от Herr Doktor.
Дэвид был поражен. Самое простое объяснение — что у профессора галлюцинации. Травма от нападения всколыхнула воспоминания полувековой давности, когда Ганс Кляйнман был молодым физиком в Принстонском институте фундаментальных исследований, нанятым в помощь легендарному, но нездоровому Альберту Эйнштейну. Дэвид писал об этом в своей книге: нескончаемый поток расчетов на доске в кабинете Эйнштейна, долгие бесплодные попытки найти уравнение поля, которое будет включать и гравитацию, и электромагнетизм. Вполне объяснимо, что в предсмертном бреду Кляйнман вернулся к этим дням. И все же сейчас непохоже было, чтобы старик бредил. Грудь его дрожала, на теле выступал пот, но лицо было спокойно.
— Прости, Дэвид, — прошептал он хрипло. — Прости, что я тебе никогда не говорил. Herr Doktor… видел опасность. Но он не мог… не мог… — Кляйнман снова закашлялся и содрогнулся всем телом. — Он не мог сжечь… свои записи. Теория была… слишком красивой.
Еще один приступ кашля — и вдруг профессор рухнул.
С другой стороны кровати подбежала сестра, подхватила Кляйнмана под избитые плечи, снова усадила. Дэвид, все еще держащий его за руку, увидел, что маска полна розовой пены.
Сестра быстро сменила маску, убрала мокроту. Но когда она попыталась снова надеть маску, Кляйнман замотал головой. Она ухватила его сзади за шею, пытаясь зафиксировать, но он отбил маску свободной рукой.
— Нет! — хрипло выдохнул он. — Хватит. Прекратите!
Сестра глянула сердито, повернулась к напарнице:
— Приведи ординатора, — велела она. — Будем интубировать.
Кляйнман прислонился к Дэвиду, и тот обнял его за плечи, чтобы старик не свалился. Бульканье в груди стало громче, взгляд метался из стороны в сторону.
— Я умираю, — прохрипел он. — Времени… мало.
У Дэвида жгло глаза.
— Все будет хорошо, профессор. Вы попра…
Кляйнман взметнул руку, ухватил Дэвида за ворот рубашки.
— Слушай… Дэвид. Ты должен… осторожно теперь. Помнишь статью? Нашу совместную? Помнишь?
Дэвид не сразу сообразил,
— Когда я был студентом? «Общая теория относительности в двумерном пространстве»? Эту?
Профессор кивнул:
— Да, да… ты был близко к истине… очень близко. Меня не станет… могут прийти к тебе.
Дэвид почувствовал в животе странное покалывание.
— О ком вы говорите?
Кляйнман сильнее стиснул воротник.
— У меня… есть ключ. Мне Herr Doktor… сделал этот дар. Я передаю… тебе. Сбереги… сбереги надежно. Не давай… не давай им. Понимаешь? Никому!
— Ключ? О чем…
— Нет времени! Слушай! — С неожиданной силой Кляйнман притянул Дэвида к себе. Губы старика говорили прямо в ухо: — Запомни… числа. Четыре, ноль… два, шесть… три, шесть… семь, девять… пять, шесть… четыре, четыре… семь, восемь, ноль, ноль.
Произнеся последнюю цифру, профессор отпустил воротник Дэвида и упал ему на грудь.
— Повтори… повтори последовательность.
Дэвид был в полной растерянности, но повторил. Приблизив губы к уху Кляйнмана, он произнес цифры в том же порядке. Хотя с уравнениями квантовой физики у него получалось плохо, зато длинные строки цифр запоминались легко. Старик кивнул.
— Хороший мальчик, — тихо сказал он в рубашку Дэвиду. — Хороший.
Сестра встала у тележки с приборами, готовясь к интубации. Дэвид увидел, как она берет какой-то инструмент вроде серебряной косы и длинную пластиковую трубку с черными засечками по длине. Вот это сейчас засунут профессору в горло, подумал он — и тут почувствовал на животе что-то теплое. Он посмотрел вниз. По его рубашке тянулась вязкая розовая струйка, свисающая изо рта Кляйнмана. Глаза старика были закрыты, бульканье в груди стихло.
Когда прибыл ординатор отделения «скорой помощи», он первым делом выставил Дэвида за дверь и вызвал бригаду реанимации. Вскоре кровать Кляйнмана была окружена полудюжиной врачей и сестер, пытавшихся вернуть профессору жизнь, но Дэвид знал: это безнадежно. Ганс Кляйнман окончил свой земной путь.
В коридоре его тут же перехватили Родригес и двое патрульных. Детектив, все еще держащий в руке «СуперПолив», изобразил на лице сочувствие и протянул автомат Дэвиду.
— Ну как, мистер Свифт? Он что-нибудь сказал?
Дэвид покачал головой:
— Мне очень жаль. Он то и дело отключался… в общем, бессмыслица.
— Ладно, но что он все-таки сказал? Это было ограбление?
— Нет. Он сказал, что его пытали.
— Пытали? Зачем?
Дэвид не успел ответить — из коридора донесся голос:
— Эй, там! Всем стоять на месте!
Это крикнул высокий, румяный, с толстой шеей человек, подстриженный под бокс и одетый в серый костюм. По бокам от него шли еще двое бывших игроков задней линии примерно того же вида, и шагали они все трое быстро и решительно. Подойдя к копам, тот, что в середине, вытащил из кармана документы и сверкнул значком.