Последняя тысяча слов
Шрифт:
– Вполне… – Врач удрученно покачал головой, отключил прибор и констатировал: – Пусто. Ни единого всплеска.
В смешливых, но не сегодня, глазах медленно растворялась надежда на диссертацию.
– Не спешите себя пугать, – посоветовал он. – Самовнушением можно вызвать любые симптомы, вплоть до паралича конечностей. Особенно когда речь идет о таком сложном и слабо исследованном органе как мозг. Не надо заранее настраиваться на худшее. Почему обязательно ИНДРА? У вас может быть просто… да что угодно!
– Например? – холодно поинтересовался Борис.
– Например? Да что угодно! – повторил доктор. – Небольшая рассинхронизация в работе речевых центров. Такое случается сплошь и рядом: после наркоза, сильного испуга, долгого истощающего заболевания или, как в вашем случае, постоянного стресса, вызванного работой. Подобные сбои возникают часто и носят временный характер.
– И чем это лечится?
– Устранением причины сбоя. Отдыхом. Скажите, вы давно не были в отпуске?
Борис неопределенно повел головой. Последний свой нормальный отпуск он помнил еще меньше, чем последнее серьезное заболевание. И про то, и про другое он мог ответить лишь весьма расплывчато: «В этом году, кажется, еще нет».
– Вот видите! Вам необходимо отдохнуть. Поезжайте к морю. – Доктор по-приятельски подмигнул. – Вашим серым клеточкам не повредит легкий средиземноморский загар.
Борис задумался. Предложение доктора приятным образом наложилось на его собственные мысли последних дней: прежде, чем наткнуться на одном из веб-форумов на синдром Станковича, Борис успел познакомиться с двумя его ближайшими соседями – синдромами «менеджера» и «хронической усталости». Впрочем, разве мысль об отпуске в принципе может показаться несвоевременной?
– И все? – удивился он. – А какие-нибудь, я не знаю, процедуры, таблетки?
– Только отдых. Потом, когда вернетесь, мы проведем повторное обследование. Хотя… не думаю, что в нем возникнет необходимость, – сказал доктор и его лицо, в особенности глаза, расслабилось, выпуская на волю давно сдерживаемую улыбку.
Наверное, прикрывая за собой дверь, подумал Борис, это и есть отличительное свойство хорошего специалиста. Или по крайней мере хорошо оплачиваемого. Он всегда в конечном итоге говорит то, что хочет услышать клиент.
«А может и впрямь бросить все, – шевельнулась в голове крамольная мысль. – И махнуть на недельку-другую к морю, к солнышку… Паруса, пальмы, пахлава, чучхелла… или как оно там по-гречески?»
Много ли он работал в последнее время? Прямо скажем, немало – как всегда. Да и когда оно началось для него – последнее время? И разве было до него какое-нибудь другое? Скажем, предпоследнее.
Впрочем, конечно же, было. Просто он строго-настрого запретил себе вспоминать о нем.
Борис не стал звонить из машины. Портативный коммуникатор, правда, тоже позволял видеть собеседника, но картинка на крошечном экране казалась плоской и невнятной. Ему же сейчас хотелось видеть каждую деталь, читать с лица каждую эмоцию. Домашний уником с экраном в
Дома Борис первым делом глянул на себя в зеркало, с сомнением провел ладонью по щеке и махнул рукой на мелочи. Никаких приготовлений. Искренность важнее безупречного костюма и глянцевого подбородка. Он решительно, пока не миновал порыв, потянулся к пульту. Интересно, помнит ли он еще этот номер?
Как оказалось, помнит.
– Светик… – позвал Борис разом севшим голосом. Потом еще раз, тверже: – Светлана!
Она стояла спиной к экрану, как будто не меняла своего положения со времени его последнего звонка. Тогда она отвернулась, чтобы он не видел ее слабости, или чтобы самой не смотреть в его спокойное лицо, не слушать умных, хорошо продуманных слов. Она постояла так, не оборачиваясь, минуты полторы, потом щелкнула пультом над плечом… А теперь – обернулась назад.
Слишком резко; волан свободно спадающих волос взметнулся вокруг головы, на миг загородив обзор. Поправила прическу так, чтобы проступило лицо, глаза… узнала.
– Ты? Зачем ты звонишь?
– Я хочу… поговорить…
– О чем? – Она усмехнулась, и только островки бледности на напряженных скулах да две складки вокруг рта, похожие на угловые скобки, выдавали, насколько болезненна эта усмешка. – Мы замечательно обо всем договорились в прошлый раз. Так что не стоит начинать с начала.
– Я должен… увидеть тебя. – Борису казалось, что каждое слово он взвешивает на невидимых весах, всякий раз опасаясь, что именно оно окажется лишним.
– Зачем? – В ее глазах под непослушной челкой застыла упрямая решимость ничему не верить, ничего не понимать, только раз за разом повторять: «Зачем?»
Зачем? В самом деле, зачем? Может быть, как раз для того, чтобы собраться вместе и сообща решить наконец, зачем… пока он не выбросил этот никчемный вопрос из своего лексикона.
– Светик…
– Что Светик?
– Я хочу… вспомнить… как пахнут твои волосы.
Борис ждал. Ему нечего было добавить. С учетом его положения, он и так сказал больше, чем мог.
– Волосы? – Носик по ту сторону экрана недовольно сморщился.
Вообще-то это был хороший признак.
В самолете он долго вытирал вспотевший лоб и по-младенчески лепетал:
– Ма… ма… – благодаря Бога, что именно сейчас Света решила удалиться в конец салона и потому не видит его позора.
– «Мартель»? Или «Реми Мартин»? – переспросила вечно улыбающаяся стюардесса, и еще ниже склонилась над креслом странного пассажира. – Или, может быть, «Мартини»? – и легкий скепсис, проступивший в уголках губ, лучше всяких слов сказал, что она и в последнем случае уважает выбор Бориса, но лучше все-таки вернуться к коньякам. – Маленькую «Хеннесси»?
И ни тени раздражения ни в лице, ни в интонациях. Неудивительно, подумал Борис. На то она и стюардесса, чтобы быть готовой к любым неожиданностям. Даже к тому, что какой-нибудь переволновавшйся пассажир внезапно опознает в ней свою мать.