Последняя тысяча слов

Овчинников Олег Вячеславович

– Вот это! – наконец догадался сказать он и просто ткнул пальцем в нужную бутылку, так что столик на колесиках весело зазвенел.

– Это?

– Да, – буркнул Борис и отвернулся к иллюминатору.

Черт с ними, с дорогими сортами коньяка, с досадой думал он, пусть катятся с мелким дребезгом вслед за отлетающими вальдшнепами под звуки валторн – но этим утром он остался без «галстука»!

Впрочем, кому нужен галстук на курорте?

В аэропорту он остановил такси – казалось, одним своим насупленным видом – и пропустил вперед Светлану.

– Говори ты.

– Нашел себе бесплатного гида-переводчика? – усмехнулась

она и, с улыбкой наперевес впорхнув на пассажирское кресло, продиктовала название отеля.

В номере Света немного попрыгала на кровати, позвенела бутылками в минибаре, пощелкала каналами уникома и потянула с мраморной стойки коричневую кожаную папку.

– «Дорогие постояльцы отеля «Четыре Сезона»«, – с выражением прочла она и прокомментировала: – Да уж, не дешевые! «Администрация отеля просит Вас ответить на несколько вопросов. Ваши ответы помогут нам в дальнейшем…» – И рассмеялась, показывая Борису простой карандаш.

Борис кивнул.

– Дешевый… Дешевые… – он тщательно подбирал слова, помня, что «отель» и «апартаменты» уже выветрились из его головы. – Дешевая гостиница! Экономят на… – нет, авторучку ему, пожалуй, тоже не потянуть, – писалках… с шариками.

– Писалках с шариками? – повторила она, и поднятые брови отразили приятное удивление. – А, поняла! У тебя в голове опилки и длинные слова тебя только огорчают.

– Да, я такой, – охотно согласился Борис и, расплющив нос указательным плацем, громко засопел, изображая огорченного Винни-Пуха. Вероятно, в этот момент он скорее напоминал Пятачка, но Светлана все равно хохотала до колик, так что Борису пришлось отобрать у нее карандаш, чтобы ненароком не укололась. Тут только до него дошло, что Свету удивило не то, что служащие отеля положили в папку карандаш вместо ручки, а то, что они даже не удосужились его заточить. Видимо, просто не ожидали, что приехавшие отдыхать постояльцы станут тратить время на заполнение анкеты, суть которой сводится к единственному вопросу: «Устраивает ли Вас наш сервис настолько, что Вы готовы оставить некую сумму чаевых в специально прилагаемом конвертике?»

– Да, тупой, совсем тупой, – согласился он, потрогав карандаш пальцем. – Бе… Бе… – Собственно, он только собирался добавить «безнадежно».

– Ты заикаешься? – удивилась Света.

– Нет, я не за… зззз…

Борис резко отвернулся к стене. Его взгляд отражал ту самую безнадежность, о которой он уже не мог… и никогда больше не сможет сказать вразумительно.

В аквапарке Борис съехал по разу с каждой горки и решил, что укатался покруче иного сивки. Он оставил Светлану в одиночку визжать от восторга в темных извилистых трубах, а сам устроился в тени под гигантским тентом, где для таких, как он, утомленных отдыхом были установлены жесткие сетчатые раскладушки. На соседней раскладушке, заметно сутулясь, сидела девочка лет пяти и читала книгу. «Усатый-полосатый» прочел Борис на обложке и улыбнулся, подумав, как мало изменился мир за последние тридцать лет. В детстве у него тоже была такая книга. Девочка читала очень старательно, вслух.

– Стала девочка учить котенка говорить. «Котик, скажи: мя-чик». А он говорит: «Мяу!». «Скажи ло-шадь». А он говорит: «Мяу». «Скажи…» «Скажи…»

Девочка замолчала. Из-под надвинутой на нос бейсболки Борис с каким-то болезненным любопытством подглядывал, как она беззвучно шевелит губами и морщит еще не приспособленный к этому

лобик, силясь собрать из букв сложное слово. Девочка оторвалась от книги, беспомощно огляделась вокруг и встретилась с ним взглядом.

– Дяденька, вы же русский? – решительно спросила она.

– Конечно, – не стал отпираться Борис. Изображать спящего было поздно.

– Тогда прочитайте мне, пожалуйста, вот это слово, а то я не понимаю.

Борис с улыбкой склонился над раскрытыми страницами.

– Скажи… э… эээ… – и не дожидаясь настороженного взгляда девочки, выдавил из себя жалкое: – Мяу-мяу.

Он ошибался, мир сильно изменился даже за последние тридцать дней. Теперь он, как и котенок, не мог произнести «Э-лек-три-че-ство». Даже по складам.

– Вот какой глупый котенок, – рассеянно пробормотал Борис, возвращая книгу маленькой хозяйке, в глазах которой читалось разочарование во всем взрослом мире.

Борис спрятал неловкость под бейсболкой, но подремать так и не сумел. Минут через двадцать явился Светик, счастливый и мокрый.

– Айда, – сказала она и протянула руку. – Примем внутрь каких-нибудь алкоголистических напитков.

Вот у кого никогда не возникнет трудностей со словами, с завистью подумал Борис. Правда, научиться говорить правильно Светику тоже едва ли грозит. Подумаешь, суффиксы, приставки… Забыла слово – немедленно придумай новое. И что самое интересное, такая манера речи нисколько ее не портит, напротив, добавляет трогательного очарования.

– Котенок, – сказал он, глядя ей вслед. Сказал вслух, но так тихо, как будто скрывал что-то от самого себя.

Борис покачал головой. ИНДРА, ИНДРА! Дисфункция ты моя инволюционная… Что же ты со мной делаешь?

Наутро, с опаской заглянув в зеркало, Борис увидел в нем человека, который взял от жизни все и слегка надорвался. Зато на собственном опыте убедился, что для хорошей вакханалии, оказывается, вовсе не обязательно собирать толпу. Достаточно и двух человек, было бы желание – яркое, взаимное… Но то было утром, а сейчас, после теплого душа и двух баночек живительной «Пепси», Борис чувствовал себя вполне умиротворенным.

Гладкие прутья плетеного шезлонга впивались в непривычную к загару кожу. Можно было подложить кокосовый матрас, но для этого требовалось убрать Светину голову со своего локтя, встать, да к тому же проделать шагов десять по горячему песку. А ему хотелось лениться. Он так давно не воспринимал лень как самоценное занятие. Оказывается, зря.

Невдалеке о чем-то шептало море, спокойное как его последняя энцефалограмма. Ни единого всплеска.

– Знаешь? – сказала Света. – Вот говорят, что мы, девушки, любим ушами. А мне ты больше нравишься такой, как сейчас, молчаливый.

– Де-евушка, – издевательски протянул он.

– Не придирайся!

– Де-евушка, – повторил он и нахально захватил ее губы своими. Светины губы были мягче и пахли красным вином и апельсинами.

– Нет, правда. Ты стал таким нежным, таким внимательным. И, главное, у тебя появилось время, чтобы выслушивать все мои глупости. Ты больше не треплешься по уникому с «калеками» по бизнесу, можешь за целый день ни разу не взглянуть на часы… Мне правда нравится. Очень-очень.

А он только гладил ее волосы и довольно щурился на солнце, мало-помалу постигая то, что с детства понимали иные царственные особы. Иногда слова только мешают понимать друг друга.