Последняя воля Нобеля
Шрифт:
— Было бы неплохо заняться пока чем-то другим, — сказала она вслух. — Может быть, поучиться, начать собственный бизнес или стать независимым журналистом.
— Это всегда хорошо — иметь выбор, — согласилась Эбба. — Где ты работаешь?
«Пора выкладывать карты на стол, — подумала Анника. — Либо я ей понравлюсь, либо нет».
— Я работаю в «Квельспрессен», — ответила она. — Занимаюсь преступлениями и наказаниями. Иногда позволяю себе отвлекаться на знаменитостей, на политические скандалы
— Так вот откуда я тебя знаю, — сказала Эбба. — Я всегда читаю вечерние газеты, я на них выросла. Мама любила таблоиды, ей нравилось, что они не выказывают уважения к авторитетам. Она воспитывалась на газете «Правда», но перестала ее читать в двадцать лет.
— Как ей это удалось? — спросила Анника.
— Она перешла финскую границу в Карелии. Пограничники стреляли в нее, но промахнулись. Мама была уверена, что они специально стреляли мимо, — она всегда хорошо думала о людях… Тебе нравится твоя работа?
— Иногда, — искренне ответила Анника.
— Тебе никогда не хотелось писать о мире науки? — спросила Эбба. — О самих исследованиях, конечно, но с тщательным описанием учреждений, их открытий и методов.
— Как это возможно? — Анника ощутила неподдельный интерес.
— Некоторые люди готовы на все, лишь бы опередить других, — сказала Эбба, помрачнев. — Они шпионят за коллегами, воруют их результаты, публикуют их открытия, выдавая за свои. В некоторых учреждениях доходит до того, что люди запирают все свои ящики, прячут бумаги в сейф и блокируют компьютеры, выходя из кабинета на несколько минут.
— Это поразительно, — удивилась Анника.
— Ничего удивительного здесь нет, — возразила Эбба. — Слишком высоки ставки. Возьмем, например, зимний проект. Он стоит семьсот пятьдесят миллионов крон, и в СМИ об этом нет ни слова.
— Мне показалось, что по сравнению с другими затратами на науку в этой сумме нет ничего экстраординарного.
— Это верно, — согласилась Эбба, — и именно об этом я и говорю. Ты найдешь массу сюжетов, если внимательно присмотришься к научному истеблишменту.
— Неплохая идея, — сказала Анника, посмотрев на часы. — Я подумаю об этом.
— Если будет нужна помощь, обращайся. — Эбба встала с дивана. — Сегодня вечером мне надо быть в лаборатории. Если хочешь, можешь иногда приезжать. Посмотришь, что там делается.
Анника взяла со стола кружку и встала.
— С удовольствием приеду, — сказала она. — Спасибо за кофе.
Они вышли на кухню, огромную старомодную кухню с гигантскими посудными полками на стенах и с большим столом посередине.
— О, дай-ка ее сюда.
Эбба взяла у Анники кружку и пошла к посудомоечной машине.
— Постой, — сказала она, — если ты была на нобелевском банкете, то, значит, видела, что там случилось?
Анника потерла ладонью лоб.
— Каролина фон Беринг, умирая, смотрела мне в глаза, — сказала она. — С тех пор это снится мне несколько раз в неделю. И уже начинает надоедать.
Эбба отвернулась и поставила кружки в машину.
Андерс Шюман, стоя у стеклянной стены, оглядел помещение новостной редакции.
Этот скромный новый кабинет нравился ему гораздо больше прежнего помпезного кабинета с окном на русское посольство. Новое помещение было лучше во всех отношениях: близость к работающим сотрудникам, постоянный поток приходящих и уходящих людей, свет компьютеров в темноте. Теперь он видел реальность без прикрас, видел нечто коммерчески жизнеспособное.
Единственное, чего ему не хватало, — это русского часового у ворот посольства.
Но старик должен радоваться — хочет он того или нет, — подумал главный редактор, глядя, как по редакции вышагивает председатель совета директоров Герман Веннергрен.
— Ну, что-то тесновато, — сказал Веннергрен, когда Шюман открыл ему дверь своего аквариума.
Шюман не понял, что имел в виду Веннергрен — его кабинет, всю редакцию или собственный едва сходившийся на нем пиджак.
— Наверное, нам лучше присесть в кафетерии, — предложил Андерс Шюман. — У меня здесь нет для тебя даже стула. Но позволь, я повешу плащ на плечики…
Хм, — произнес Герман Веннергрен, отдавая главному редактору плащ и шарф. — Да, мхом ты здесь не зарастешь.
Похоже, председатель был не слишком доволен темпом перемен в газете.
— Мы запустили пробные проекты с радио и телевидением, — сказал Шюман. — Кроме того, основательно переделали наш сайт. Мы понимаем, что важно делать все быстро, чтобы руководство могло оперативно принимать решения.
«Я, кажется, использую королевское „мы“», — вдруг понял Шюман и решил продолжать в том же духе.
— Следовательно, изменения делаются не для того, чтобы перехватить инициативу у совета? — кисло спросил Веннергрен. — В конце концов, это же так трудно — отбросить то, что уже существует и работает.
Шюман достал папку с графиками и другими документами.
— Должен сказать, что реорганизация проходит намного легче, чем мы могли предполагать. Так как уплотнение коснулось всех отделов, включая и руководство, то никто — ни профсоюз, ни форум работников — не стал возражать.
— Шведская ментальность, — изрек Веннергрен. — Если лишения касаются всех, то все честно и нормально.