Последняя возможность
Шрифт:
Я разжал пальцы, стиснутые на старческой морщинистой шее. Теперь это уже не имело смысла. Он открыл глаза, и я увидел в них страх.
Я встал и отошел к центру зала. ОН уже видел. Я чувствовал это. ОН беспрерывно наблюдал за мной. ОН мог, не касаясь меня, измерить температуру моего тела, скорость дыхания, напряжение токов, кружащих в нейронах, мог облучить меня смертоносными лучами или потехи ради выкинуть в пустоту, чтобы посмотреть на мое тело, разрываемое потоком крови, которая замерзает, едва вырвавшись наружу… Я ничего не мог противопоставить ЕМУ… разве только надежду,
Профессор поднялся с паркета, покачнулся и, не глядя на меня, подошел к пультам. — Мнемокопия, ты слышишь меня? — Какой ты старый… Какой ужасно старый… — это был шепот, шедший отовсюду, словно из стен зала, от пола, от потолка.
— Ты меня слышишь. Теперь ты… ты мыслишь лучше, чем раньше?
— Ты хочешь спросить меня об уравнении? Я сделал ошибку на шестнадцатом мнемотроне, вернее, ты сделал, потому что я ведь автомат, мнемокопия… — Ты говоришь — ошибку…
— Да. Из замкнутой системы азотных оснований не следует деления.
— Как? Почему не следует?
— Это же очевидно. Стоит только подумать. Потом все рассуждения уже не представляют трудностей, а результат совпадает с предполагаемым.
— Значит, мои гипотезы правильны…
— Ты хотел сказать — мои гипотезы…
— Как твои? Ведь ты только машина, мнемокопия…
Его прервал низкий, дребезжащий смех. Смех профессора в исполнении машины.
— Вы оба правы, — сказал я, так как дискуссия начинала принимать нежелательный оборот. — Это ваша общая гипотеза…
— Как! Это же я ее создал. ЕГО тогда еще не было…
— Но, создавая ЕГО по подобию своего мозга, ты передал ему все, что было твоим… и то, чего ты добился, тоже… Повторяю, это ваша общая гипотеза и ее надо как можно скорее опубликовать. Ты сделаешь это сразу после возвращения на Землю, профессор, от имени вас обоих…
Профессор не ответил. Может быть, он понял серьезность положения или почувствовал что-то в тоне моего голоса.
— Я думаю, ты сам сумеешь вывести корабль из солнечной системы, — обратился я прямо к НЕМУ. ОН не ответил.
— До свидания… — сказал я тогда. — Профессор, попрощайся со своей мнемокопией…
— До свидания, — неуверенно сказал профессор. Было видно, что он никогда не работал с мыслящими автоматами.
Мы направились к выходным шлюзам. Я напрягал всю свою волю, заставляя себя идти нормальным шагом. Уже в коридоре я поймал себя на том, что подсознательно ускоряю шаг, а профессор отстает. Я позавидовал его неведению: многое отдал бы я, чтобы оказаться уже за пределами корабля. Я помнил, что все время нахожусь под наблюдением, и старался идти в ногу с профессором. Наконец мы оказались на самом верхнем горизонте. Перегородки шлюзов белели перед нами в слабом свете фосфоресцирующих стен коридора. Рядом с ними торчал черный ряд ручек, открывающих двери. Я дернул их, но переборка не дрогнула, не сдвинулась даже на миллиметр. Ее не заело. Я знал это. Я чувствовал давление крови, разрывающей мне виски. С бессмысленным упрямством я нажимал рычаги, рвал, виснул на них. Напрасно. Тогда совсем рядом раздался ЕГО голос:
— Я вижу, вы хотите покинуть меня?.. — Да. Мы ведь хотим опубликовать решение управления…
— Бросьте.
Я знал, что он издевается. Он издевался монотонным голосом машины. Машина с человеческим голосом насмехалась надо мной.
— Почему не стоит? Ведь мы уже знаем решение… — сказал профессор.
— Ну и что же?
— Наш долг — сделать его достоянием всего человечества…
— Наш — это значит чей?
— Твой, мой, долг каждого, кто сделал бы это открытие.
— Ну, меня это не касается. Я автомат, мнемокопия.
—Но ты же рассуждаешь, как человек. — Я чувствую себя человеком, как и ты, но я автомат. Ты же сам это сказал недавно. Впрочем, я знаю об этом.
— Но ты моя мнемокопия… — Ну и что?
— Ты такой же, как я. Ты — почти я… Значит, ты должен…
— Должен? Мне нет до тебя дела. — Как ты можешь? Я этого от тебя не ожидал. — От автомата, от мнемокопии великого профессора? Неужели ты так мало знаешь о себе?
— Я? Я никогда не поступил бы так! Благо науки — превыше всего!
— А ты помнишь своего ассистента, Ерга?.. — Тогда были особые условия, — вспылил профессор.
— Кого ты хочешь обмануть? Я же знаю, как было в самом деле…
— Но он не выдержал. Эти испарения и мрак Венеры…
— Он выдерживал лучше тебя. Ему это нисколько не мешало. Он искал промежуточное звено, последнее доказательство, и больше ничем не интересовался… — Его поведение…
— …было совершенно нормальным. Я там был, так же как и ты. Ты знал, что он слишком близок к открытию, ради которого ты туда полетел, и поэтому ему пришлось вернуться на Землю. Разве не так?..
— Это было один-единственный раз, — профессор говорил тихо, — я его ввел в курс Дела, передал все, что знал… А он скрывал от меня результаты… Но это был единственный случай за восемьдесят лет работы… Единственный, и ты прекрасно знаешь об этом! — теперь он кричал.
— Не нервничай, ты же знаешь, что тебе это вредно…-издевалась машина.-О других я не скажу ни слова… Это ведь и мои поступки тоже, не правда ли?
— Конечно, у вас общее прошлое. Но сейчас это несущественно. Скажи лучше, почему ты нас задерживаешь? — спросил я напрямик, потому что хотел узнать, наконец, в чем дело. — Ты не догадываешься?
— Нет.
— Просто потому, что я компанейский автомат. — Хочешь, чтобы мы проводили тебя до орбиты Плутона?
— Дальше… гораздо дальше… Значит, вот как! Это было невесело. Но, несмотря на все, я чувствовал какое-то удовлетворение оттого, что мои опасения подтвердились.
— Мы на это не согласны! — кричал в это время профессор.
— Выпусти, выпусти нас немедленно!.. Ты хочешь держать нас в заточении!.. Это подло, недостойно человека…
— Я что-то не слышал, чтобы автоматы нагружали балластом морали. Им вполне достаточно системы самосохранения. Вы сделали меня автоматом и должны испытать на себе последствия этого шага. Я автомат и задерживаю вас для развлечения на сотни лет полета в бесконечном мраке пустоты, где нет даже метеоров, за которыми можно было бы гоняться для забавы. Представляете вы себе, как ужасно я буду скучать?