Последняя женщина
Шрифт:
Сполох света, на долю секунды ослепивший ее, сопровождался красивым и низким звуком органа.
Полоса была гораздо шире, чем ей показалось вначале. Мягкий розовый свет исходил из двух зеленоватых линий, ограничивающих полосу впереди и позади Леры. Одновременно он заливал пространство над ней. В этом пространстве на разной высоте и по обе стороны от нее были люди. Мерцающие оболочки, повторяющие контуры тел, были разных оттенков — от светло-желтых до темно-синих. Она заметила, что все они находились в движении. Кто-то медленно перемещался, а кто-то стоял на месте с отрешенным взглядом. Какие-то секунды почти все, кто был поблизости, смотрели на нее, но неожиданно новый сполох позади и звук
— Вот и все, что можно увидеть и услышать здесь. В этом месте нельзя обменяться эмоциями. Все они ждут не просто сочувствия, а чьей-то конкретной помощи, иногда такое ожидание превращается в вечность.
Ты легко можешь определить это по их контурам. Кто достаточно долго находится здесь, имеет фиолетовый оттенок.
— Разве они не пытались помочь другим? Ведь тогда можно шагнуть на следующую ступень. Так?
— Так. Но их решения были другими. Может, они отказались от мысли помочь человеку, когда, прикоснувшись к нему, увидели, за что нужно отдать частицу их души. У других истощился запас свободного Света, и они не хотят принести зло своим близким там, на земле.
— Чего же они ждут? Вернее, что ждет их?
— Помощи. По другую сторону бытия существуют только две возможности — дарить добро и получать его. Остальное — последствия.
Лера еще раз огляделась. Ее внимание привлек мужчина, стоявший к ней вполоборота. Его склоненная голова упиралась в пальцы рук, сжатые замком. Взгляд был неподвижно направлен вниз. Ей даже показалось, что он тяжело и как-то безнадежно вздохнул. Его мерцавшее тело было синего цвета.
Лера медленно приблизилась и прикоснулась к нему. Мужчина вздрогнул и с удивлением в глазах обернулся. Ей показалось, что он прошептал чье-то имя. Страшный вихрь, ломая и перекручивая ее тело, бросил ее вниз. Когда оглушительный шум, похожий на шум леса во время бури, затих, она увидела площадь.
Казни всегда происходили после полудня. Когда Франсуа с новым знакомым вышел к площади, она уже была полна народу.
Целый месяц он болтается в Дижоне. А ведь всего-то и нужно было несколько дней, чтобы доставить провиант да развезти его по местным трактирам. Вот уже восемь лет он делает это. Не бог весть какая работа, но старики довольны, да и ему кое-что перепадает. Однако месяц — это уже слишком. Все из-за проклятых вербовщиков. Поговаривают, что испанцы снова зашевелились и в рекруты можно попасть прямо из местного кабачка. Но Франсуа нечего бояться, у него охранная грамота. Дело в том, что одну из подвод каждую неделю он доставляет здешнему епископу, передавая поклон от кюре их деревенского прихода. Епископ и снабдил его бумагой, по которой он освобождался от податей и вообще чувствовал себя уверенно с представителями власти, изводившими его столько лет непомерными поборами. Подумать только, он состоит на службе у самого епископа! К тому же кюре обещал сменить гнев на милость по поводу Эльзы. Вот уже два года он уговаривает его обвенчать их, но тот почему-то впадает в такой гнев при этом, что Франсуа становится не по себе. Год назад Эльза предложила ему уехать в местечко Сен-Поль под Лиможем, к ее дальним родственникам, да как-то не сладилось.
— Рано тебе еще, да и грешен ты, сын мой, — только и твердит святой отец.
Как же рано: ему уже под тридцать, а грешен в чем же? Собаки за жизнь не пнул, мухи не обидел, недоумевал Франсуа.
— Вот искупи хотя бы часть грехов, тогда и думай о женитьбе, — сказал как-то осенью кюре. — Скоро,
Последние слова тогда удивили его.
— Что же ее искать? Вон она, всего в двух шагах от моего дома.
— Все мы в двух шагах от чего-то, — пробормотал кюре и уже как-то зло добавил: — Не задерживайся, завтра же поезжай!
И скрылся за дверью. "Вот так и живу, так и искупаю, доставляя горбом нажитое в город", — подумал Франсуа, отправляясь на ночлег на постоялый двор здешнего монастыря.
Эльза живет с матерью на окраине селения, и хотя слывет девушкой со странностями, Франсуа это нипочем. Ведь уже, пожалуй, третий год, возвращаясь из города, он неизменно заворачивает к ним. Каждый раз, привозя девушке какие-нибудь сладости или безделушки, после искорок радости в ее глазах и страстных поцелуев он неизменно натыкается на укоризненный взгляд матери, старой ворожеи. Он и сам понимает, что давно пора завершить дело свадьбой, да вот вышла незадача с кюре, уперся и твердит одно: "Не ту пару ты себе выбрал для богоугодного дела". Как же не ту, когда все дни он только и думает о ней? Мила она ему, да и посмотрели бы вы, сколько доброты у нее в глазах. И родители его непреклонны: кому же, как не кюре, знать лучше. Да и мать ее им не по душе.
Они уже были старые, и Франсуа не обижался на них. Сам же из кожи лез вон, чтобы угодить святому отцу. Ведь это он сам вызвался поставлять свои собственные припасы в городской приход, дабы угодить Всевышнему и снискать расположение церковного начальства. Кюре это предложение понравилось, и вот уже год, как Франсуа исправно возит епископу копченую ветчину и рыбу.
Наконец совсем недавно кюре пообещал, что все скоро разрешится и жизнь его изменится к лучшему. "Много же ветчины да солонины потянуло прощение моих грехов", — подумал тогда Франсуа. Он нисколько не расстраивался из-за своих вынужденных обязанностей, раз так угодно святой церкви, и был на все готов ради своей милой. Лишь бы поскорее.
И вот сейчас, кажется, все пошло на лад. Если бы не вербовщики, подписавшие его подводы на месяц на гарнизонные работы, все бы уже закончилось. По крайней мере он надеялся на это.
Позапрошлой ночью ему приснился странный сон. За чугунной оградой приходского кладбища петляла едва заметная тропинка, освещенная полной луной. С погасшей свечой в руке, испуганно озираясь по сторонам, он медленно двигался по ней, не понимая, где же выход. Неожиданно путь ему преградил человек. Человек стоял молча, всматриваясь ввысь, словно ища что-то в ночном небе. В руках он держал ржавый заступ. Вдруг свет померк и луна скрылась за темными облаками.
— Пора, — произнес человек и протянул Франсуа заступ.
Он отпрянул назад, пытаясь повернуться и убежать, но ноги, будто прилипшие к застывающей смоле, не слушались его.
— Копай, — повторил человек, указывая на разрытую могилу.
— Но она уже разрыта, — выдавил онемевший от ужаса Франсуа. — Да я и не вижу ничего.
Человек достал из-за пазухи камень и чиркнул им о край могильной плиты. Посыпались искры.
— На, запали свечу, — проговорил он и бросил камень ему под ноги.
Франсуа наклонился, чтобы поднять его, и тут же услышал:
— Не надо. — Красивая светловолосая женщина стояла чуть поодаль. — Не надо хоронить двоих в одном и том же месте, — повторила она. — Все и так уже сделано до тебя. Она уже давно готова. Не надо поднимать камень. Не надо прикасаться к ней.
Франсуа стремглав бросился прочь. Уже у самой ограды, продираясь сквозь кусты, он остановился как вкопанный: прямо на него шла его невеста.
— Я вижу тебя, — произнесла Эльза, — вижу каждый твой шаг ко мне. Я вижу твои глаза, милый, и жду тебя, — прошептало видение и медленно растаяло.