Последняя
Шрифт:
Эрсиль подчинилась, слишком умиротворенная, чтобы упрямиться назло Къельту.
Нарядный кранд, пригласивший их на пир, величаво шагнул вперед. Он приосанился, откашлялся и продекламировал:
– Зарница близится, дружочки.
Срок истекает, и забвенье
Нас поглотит.
Но мы еще
Подарим жар свой,
Прорастим коренья!
Сокрушенно поохав, коротышки сгрудились возле норки-ямки, чуть было не затоптанной Эрсиль. Ветер ослаб, лес погрузился в безмолвие. Кранды закрыли глаза и запели печальную песню на диковинном языке, под которую прорезался
– Это молоденький кранд, – сообщил Къельт на ухо Эрсиль. – За зиму он отоспится, накопит сил, а весной научится понемногу хулиганить: кольцевать тропинки и подшучивать над всякими растяпами.
«Очень трогательно», – хмыкнула Эрсиль, а колдовская мелодия лилась, обволакивая и чаруя. Эрсиль видела падающий листок с каплями росы, бескрайнее темно-синее небо и вереницу золотых светлячков, медленно облетавших деревья… Только когда пухленький кранд с одуванчиком на лбу ущипнул Эрсиль за палец, она сообразила, что церемония завершилась.
– У меня напутствие для тебя, – прогудел толстячок.
Эрсиль обернулась: Къельт и главный кранд беседовали возле жухлых папоротников. С берега наползала волглая предутренняя дымка. Эрсиль кивнула и последовала за карликом, сжимавшим ее ладонь.
На краю поляны, где фейри шушукались и допивали мутную брагу, кранд обнял колени Эрсиль, улыбнулся ей и произнес:
– Он ждет тебя,
Иди к нему
И не пеняй на горемыку-рок.
Ты скорби отхлебнешь глоток,
Но не спеши, все хорошенько взвесь.
Ведь это жизнь,
А жизнь порой дает плохой урок.
Так вот поэтично и малопонятно изъяснился кранд и поцеловал Эрсиль в щеку, вынудив наклониться. Помахав ей ручкой, он засеменил к высокой арке, что вновь замерцала на стволе древнего вяза. Кранд выкрикнул «Го-гой!» и юркнул внутрь, а Эрсиль осталась в растерянных чувствах: прорицание явно не сулило ей ничего радостного.
Лесная прогалина опустела быстро. Выцвели звезды, магические фонарики погасли, и Эрсиль пожалела, что Ветродуй закончился так скоро. Вряд ли она в будущем очутится на гулянье волшебного народца. Да и какое гулянье! Издалека понаблюдать за чудесными существами – и то огромное везение!
Къельт в свою очередь суховато попрощался с крандами и заторопился. Он не позволил Эрсиль подремать ни минутки, ссылаясь на то, что они наотдыхались в теплой компании фейри и досыта наелись букашек. Самым убедительным доводом, как всегда, был наемник-уэль, якобы уже пыхтевший им в затылки.
Эрсиль побрюзжала, окрестила Къельта тираном из тиранов и поплелась за ним. Виски набухали тупой болью, ноги подгибались. Эрсиль спотыкалась, царапалась о сучья… Къельт отнял у нее тюки и подхватил под локоть. Отвергать помощь Эрсиль и не думала, вяло пробормотав: «Благодарю, о добрейший господин».
Горизонт, едва посерев, снова укрылся мягкими валами туч. Эрсиль сонно размышляла о том, что из-за Къельта усвоит привычку странствовать с дождями.
Выбравшись на Дунумский тракт, Эрсиль
Когда окутавший Эрсиль туман рассеялся, она почувствовала себя до крайности неловко. Отодвинувшись от Къельта и пробурчав: «Спасибо», Эрсиль принялась озираться.
Природа вокруг стремительно менялась. Луга и пастбища оскудели, все чаще встречались каменистые всхолмья и вересковые пустоши – сизовато-лиловые, овеянные предвечной тишиной. На западе сиротливо качали иглистыми кронами сосны. Рощи и тенистые дубравы отхлынули к востоку. Къельт и Эрсиль приблизились к Мшистому кряжу, ведь Дунум разместился в предгорьях, а до него было всего пару дней пешком.
Эрсиль вспомнила предостережение кранда и повторяла про себя, надеясь извлечь какую-никакую пользу, но лишь расстроилась. Поравнявшись с Къельтом, она небрежно спросила:
– Ну и чем побаловали тебя коротышки? Пророчеством?
– Тебе-то что? – Къельт недовольно покосился на Эрсиль.
– Просто интересно. Хочешь, вкратце обрисую свое. Рифма с детства выпрыгивает у меня из головы на раз, два, три.
– Тебе понадобятся меч и кровь. И вся твоя любовь, – процитировал Къельт, обращаясь к кому-то в дорожной слякоти.
– Э-э-э, – озадачилась Эрсиль, – зато четко и без философии. Не чета моему стихотворению.
Чрезвычайно суровое «угу» призвано было пресечь разговор и донести до некоторых, что они не желанные собеседники, а докучливые приблуды, но Эрсиль не отчаивалась.
– Ты обещал мне рассказать о крандах. Почему, если держать рот на замке, они тебя не тронут? И почему мы не вышли к ним сразу? – допытывалась Эрсиль, заглядывая Къельту под капюшон. – По-моему, они ничего – потешные и гости им нравятся. Зачем мы отсиживались в кустах?
Къельт возвел очи горе.
– Ни при каком раскладе нельзя попадаться крандам в Ветродуй раньше, чем они выпьют своего вина, – приступил к лекции он. – Иначе коротать тебе годы рябиной там или березой. В прежние времена у крандов бытовало поверье: недурно бы ухлопать человечишку, чтобы юный кранд перезимовал легко.
– А у них с этим трудности? – засомневалась Эрсиль.
– По-разному случается… – Къельт исподлобья посмотрел на пустующий тракт и продолжил: – Кранды считали, что, превращая человека в дерево, они борются за справедливость. Вы, смертные, издавна вырубаете леса и ничем не восполняете ущерб. А так кранды принуждают вас делиться жизнью с фейри и платить долг. Но кранды очень редко заманивают к себе. Другая история, когда к ним забредают сами. Однажды в заветную октябрьскую ночь на Ветродуй пожаловал неурочный путник. Торжествующие кранды решили сделать его праздничной жертвой, о чем ему и доложили. Тот сперва хныкал, молил освободить его. Потом ревел в три ручья на протяжении всего пиршества – ворожить над ним требовалось перед рассветом. Своими причитаниями нытик изрядно подпортил веселье. Кранды закусили удила и оприходовали бедолагу до срока. Да еще в сердцах поклялись не причинять вреда всякому молчуну, заскочившему к ним на колдовской огонек, и помочь, чем сумеют. Вот кое-кто из грамотных и прибегает к этой хитрости, дабы получить совет или проникнуть в тайну грядущего.